Два ее единственных платья. Екатерина Симонова

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ ть жизнь заново ощутимой, то Симонова обладает даром насыщать ощущением самые, казалось бы, безвидные моменты бытия, его «слепые зоны». Вот перед нами, например, размышления у овощного киоска, разговор с призраками о бедности, выгоде и стыде:

      На перекрестке Белинского-Щорса отличный овощной киоск:

      все немножко подешевле, и персики не такие дубовые,

      как в «Пятерочке» рядом.

      <…>

      Поднимаю глаза, понимаю – в витрине отражаюсь не я,

      а мамино платье с прилипшей тополиной пушинкой, ее руки,

                                                        внимательно,

      чуть неуверенно перебирающие овощи,

      и отцовская ранняя седина, его недовольное выражение рта:

      – Оля, какая-то фигня, а не помидоры, ну их к черту,

                                                    пойдем отсюда.

      – Витя, да что ты все время всем недоволен. Не переживай,

      сейчас разберемся.

      И я терпеливо выбираю. Набрала мешок. По 85.

      <…>

      У самого подъезда слышу тихое покашливание, оборачиваюсь:

      о, сам дед Семен Аристархович, пузико вперед,

      кепочка на затылочке! Ходит вокруг маленьким гогольком,

      а глядит виновато: «Кать, может, того? По пивку?

      Жарко же, лето, сама понимаешь».

      Останавливаюсь. Вздыхаю. Думаю: нельзя обидеть деду Сеню —

      он же умер раньше других дедушек-бабушек,

      я же его почти и не помню. Вот лис деда Сеня! <…>

      В текст тяготящейся себя повседневности, горьковатой (прогорклой?) самоиронии вторгаются совсем иные, нездешние, прошлые голоса – голоса умерших родителей, бабушек и дедушек, голоса заботливых, суетливых и навязчивых предков.

      Вообще, мир иной играет в поэтической драматургии Симоновой агрессивно-пронзительную, совершенно свою особую роль. Здесь царит культ предков, но как же странен этот культ: Симонова пишет о своих «немертвых» нежно, насмешливо, непрощающе: как будто они рядом, и прощание невозможно.

      Мало кому так удается сочетать материальное и нематериальное, сплетать их в совершенно особый узор, игру. Живые и мертвые в этих текстах сосуществуют не то чтобы мирно, но естественно, здесь соблюдаются и наблюдаются совершенно новые, не ханжеские (в отличие, от, скажем, набоковских, где со/присутствующий мир иной ужасно себя стыдился) отношения: мертвые влияют на живых, живые на мертвых, все они постоянно находятся в режиме со-беседования, со-влияния, со-переживания.

      Тут, в контексте разговора о культе предков, о присутствии в этих стихах старших, надо сказать, что с самого начала отношений с этими стихами у меня возникло странное и сильное ощущение, что передо мной невероятная, убедительная и при этом остро современная реинкарнация поэтического устройства и словаря Михаила Кузмина. Я долго думала об этом ощущении, думала, не знак ли это вторичности: потом поняла, что для меня в этом узнавании содержится еще одна причина привлекательности этих стихов: они узнаваемы и новы одновременно. То есть перед нами именно превращение, а не повторение.

      Кузминский импульс находит в поэзии Екатерины Симоновой совершенно иные сюжеты и материи. И, в частности, это связано с ощущением от новой встречи с мистиком-материалистом, которым Кузмин, конечно, был. Как и Кузмин, Симонова постоянно, всегда остро наблюдательна к миру вокруг нее, но также настроена на другие возможности: память, предчувствие, переход сквозь границы дозволенного, рационально познаваемого:

      лицо твое сквозь тусклое стекло времени:

      строгое, со сжатыми губами,

      немного засвеченное справа:

      то ли лампа фотографа,

      то ли летние блики Фонтанки,

      то ли мои глаза обманывают меня.

      облик: ускользающий.

      память: неверная.

      надежда: обманывающаяся.

      так фарфоровый каминный пастушок, разбившись,

      лишившись башмаков с бантами, головы, красных обшлагов

      на зеленом камзоле,

      продолжает прижимать руку к сердцу,

      обливаться глазурным любовным потом.

      <…>

      Большая часть этих стихов – о любви, причем главными актами этой любви являются внимание и коллекционирование: коллекционирование моментов привязанности, ее знаков, ее останков, ее нарушений и возвращений. То, как Симонова наследует поэзии Серебряного века, кажется мне крайне увлекательным: смешивая эрос и ироническую рефлексию, высокий регистр и жалкий регистр, она переносит, переводит происходившее уже более века СКАЧАТЬ