Краски и слова. Александр Блок

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ рение, которое перевел на свой язык великий французский поэт Рене Шар), то имелся в виду вовсе не ветер перемен или даже не ветер судьбы, но порыв, заставляющий все деревья наклониться, все травы прильнуть, все дома закрыть окна – меняющий события не новаторски и не катастрофично, но пронизывая дрожью незаметно наступившей эпохи.

      Известен эпизод из воспоминаний А. Ахматовой: молодой поэт Бенедикт Лившиц посетовал, что Блок одним существованием мешает ему писать стихи. Вроде бы известный мотив: гений уже всё сказал, исчерпал эпоху своей образностью, и другим принадлежащим эпохе писателям не остается права на слово, – как это изображено в рассказе С. Кржижановского “Клуб убийц букв”. Но Блок не огорчился столь спонтанным вторжением в его душу, минутной оккупацией его внутреннего мира, но ответил с небывалым спокойствием, что ему тоже мешает писать Лев Толстой. Блоку явно было не горестно, но страшно и радостно жить во времена Льва Толстого: если Толстой может сказать то, что никто другой не успевает сказать, то значит, история набрала свой полный оборот, и мы не обделены историей.

      Кредо Блока все помнят, хотя и немногие над ним задумываются:

      Над черной слякотью дороги

      Не поднимается туман.

      Везут, покряхтывая, дроги

      Мой полинялый балаган.

      Лицо дневное Арлекина

      Еще бледней, чем лик Пьеро.

      И в угол прячет Коломбина

      Лохмотья, сшитые пестро…

      Тащитесь, траурные клячи!

      Актеры, правьте ремесло,

      Чтобы от истины ходячей

      Всем стало больно и светло!

      В тайник души проникла плесень,

      Но надо плакать, петь, идти,

      Чтоб в рай моих заморских песен

      Открылись торные пути.

      Дело вовсе не в том, что бродячий балаган, бесприютное поэтическое слово, позволяет с небывалой искренностью говорить о рае беспечной жизни. Так понимать было бы просто, но неверно. Речь о другом: заморские песни легко становятся ходячими истинами, но всякий раз надо пройти тот путь, который банальности пролетают быстро. Блок требует не просто возделывать свой сад, но трудиться в любое время года, проходить нивой и пашней. Только тогда песня труда, песня отдыха, песня живого чувства вновь станет райской песней.

      Мы часто воспринимаем Блока как вдохновенного кудрявого юношу и не задумываемся, какая работа стояла за этим вдохновением, по-настоящему филологическая, критическая, работа общения и работа понимания. Чтобы создать Прекрасную Даму, чтобы пережить откровения земли и неба, нужно было не просто прочесть книги о средневековой или ренессансной культуре – чтобы читать книги, не надобно быть поэтом. Нужно было справиться с целым фронтом работ: разобраться в своих и чужих жизненных ситуациях, понять, как живет образ в разные эпохи, и при каких условиях образ остается живым вопреки всему. Блок делал все это с упорством естествоиспытателя, руководящего лабораторией, ставящего сотни экспериментов и не жалеющего сил, забывающего о семье и родных, но получающего в конце концов нужное лекарство. Легко вспоминать неудачу его брака, но труднее понять, сколь тяжело было добывать сокровище, уберегающее от неудач, – при этом сокровище XX века, не старые снадобья, но лекарство от новой, небывалой нервозности.

      Блок всем своим воспитанием был предназначен к профессорской карьере, а не к вольной песне. Замкнутый и наблюдательный, воспитанный отчимом в гвардейских ротах, предпочитавший мечту игре – именно из таких выходят великие математики и биологи, бегущие от гнетущего быта в мир точных и несомненных наблюдений. Как и старшие его современники, Василий Розанов и Иннокентий Анненский, Блок влюбился в женщину много старше себя, но до брака и совместной жизни дело не дошло. Вероятно, это обстоятельство и сделало его поэтом: может быть, сложись его жизнь иначе, мы бы знали философа Блока или театрального критика Блока, но не поэта Блока. Не успев поступить в университет, он увлекся другой избранницей, дочерью великого химика, нежной сверстницей, актрисой-экспериментатором. Мы часто, смотря на фотографии Любови Дмитриевны, думаем, как эта одутловатая, с незапоминающимся лицом женщина стала музой поэта. Но мы не задумываемся о том, что она была экспериментатором особого рода, с живым и подвижным взглядом, небывалыми амплуа и немыслимыми догадками: она вела эксперимент с актерскими интонациями, с мельчайшими душевными движениями. Можно сказать, что если Блок был кем-то вроде директора большой лаборатории, то Менделеева – скорее амбициозным лаборантом, неожиданно меняющим отдельные условия эксперимента в надежде получить поразительный результат. Совместная их обычная жизнь была невозможна, одни увлечения сменяли другие, как невозможен общий быт двух фанатиков науки: как известно, для профессора бог – профессор, а дьявол – другой профессор.

      Круг общения Блока – мистики-эрудиты, чаявшие наступления новой эпохи и желавшие вложить свою душу в прежде небывалое дело. Это Андрей СКАЧАТЬ