участок земли, то есть полагался, но мы приехали уже летом, когда поздно что-либо высаживать. Поэтому нам остаётся питаться лебедой, крапивой и картофельными очистками, которые приносят маме деревенские женщины – мама эти травы и эти очистки отваривает и забеливает снятым молоком, тоже приношение, получается суп, невкусный, хоть съедобный. Мне здесь нравится: леса, сады, причем ограды – не плетни, как в Сибири, а колючая проволока, натянутая на колья. На задворках таких огородов, за такими колючими проволоками – лесок, в нём разные съедобные травы. «Курочки»: срываешь, а из стебля на месте срыва выступает молочко, вкус – освежающий; кислица кисленькая. Самое же лакомое – молодые стебли репейника-лопуха, только их нужно аккуратно очищать от горькой кожуры. Правда, эти стебли съедобны ранним летом, пока не покрылись лиловыми цветами-липучками, тогда у них кожура дубеет и в пищу не годится. Мы с ребятами также находим всякие ампулы, гильзы – следы каких-то былых боевых действий – уже не говоря о следах присутствия японцев в виде предметов обихода: раскладушек, вёдер, тканей, вышитых настенных ковриков. Однажды мы с ребятами нашли флакон рыбьего жира, в котором плавала сдохшая мокрица – мокрицу выловили и выбросили, а рыбий жир дружно распили. Мы дружим с Надей Подосинниковой, у неё, как и у меня, отец не вернулся с фронта. Надя, её младшая сестрёнка Маня и я относимся к этому без истерики: ведь мы не очень хорошо помним либо вообще не помним наших отцов – это потом, подросши, начнём поминать и помнить, – а вот с их старшей сестрой, четырнадцатилетней Ниной, случаются приступы, когда она в слезах зовёт погибшего на фронте отца: «Папа! Папочка…» Ей приносят в стакане воду, утешают… Иногда я остаюсь – мама разрешает – ночевать у Нади, и это так чудесно: ночевать не дома! Нам стелют на полу – глиняном, как в большинстве надаровских домов, стелют трём: Наде, Мане, мне. Но когда в доме гаснет свет, то есть когда их мама тётя Паша гасит керосиновую лампу и становится темно, нам на нашей общей постели на полу становится так смешно, так смешно! Ну, просто умираем от смеха, окрики тёти Паши не помогают. Натягиваем одеяло на головы, приглушить вырывающиеся звуки хохота. Проходит полночи в удержании смеха… А днё-ом! Днём самые-самые смешные вещи: когда кто-то из девочек повязывается платком под «бабушку», при этом выставив наружу уши; или ещё, если кто-нибудь из нас, девочек, отплясывает, обернув вокруг талии шаль, и вдруг в танце обнажает ногу до бедра! Даже вспомнить такую сценку – хa-xa-xa! – смешно. У Надиного дома растёт дерево грецкого ореха, дерево мощное, высокое, и мы, не в состоянии на него забраться, изо всех сил колотим по стволу, запускаем камни и палки вверх, сшибая зелёные плоды. Расколотишь – а внутри белая масса, горьковатая и вяжет во рту. Можно также лакомиться зелёными сливами или ранетками – ужасная кислятина, но, во-первых, это так здорово лазить по деревьям, и потом – не ждать же месяц под деревом, когда поспеет.
Через дорогу от школы дом и сад, то есть сад и дом семейства Пирожков. Хозяйка семейства Пирожков,
СКАЧАТЬ
