Шорник и пожар. Максим Горький

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ паперти, слушая премудрые рассказы деревенского ремесленника о его бродячей жизни, рассказы человека, которому ближние сильно пересолили душу очень горькой солью.

      – Ух ты-и! – вскричал он, прервав свою речь. – Гляй, гляди-ко, – пожар занялся.

      Есть какие-то секунды, когда на явление огня смотришь неподвижно и безмысленно, очарован изумительной живостью и бесподобной красотой его. Я предложил шорнику:

      – Пойдём гасить, – но он, глядя на пожар из-под ладони, сказал:

      – Не-ет, чужому на пожаре – опасно, а зримость и отсюдова хорошая.

      Это было утром в праздничный день Ильи Пророка, народ сельский ещё торчал в церкви, но по улице уже мчались ребятишки, был слышен истерический крик женщин, по плитняку церковной паперти прыгал толстый мужик с деревянной ногой, дёргал верёвку колокола, – бил набат и ревел, как медная труба:

      – Пожа-ар, миряне-е, горите-е…

      Церковь тошнило людьми, они вырывались из дверей её, рыча, взвизгивая, завывая, прыгали со ступеней паперти через судорожно извивавшееся тело какой-то женщины, празднично пёстрая масса их крошилась на единицы, они бежали во все стороны, обгоняя, толкая друг друга, выкрикивая:

      – Го-осподи!.. Батюшка, Илья Пророк!.. Матушка… Пресвятая!..

      Торопливые удары набатного колокола хлестали воздух, из-под ног людей вздымалась пыль, заунывно выли и лаяли собаки.

      Изумительна была быстрота, с которой опустела церковь, но ещё более поспешно действовал огонь, – он уже обнял всю избу, вырывался из двух её окон и точно приподнимал избёнку от земли. Загорелось ещё что-то, взлетали круглые облака густо-сизого дыма.

      На траве у наперчи валялась, всхрапывая и взвизгивая, в сильнейшем припадке истерики кликуша в пёстром ситцевом платье. Выгибаясь дугою, хватая пальцами траву, она точно боялась оторваться от земли, ноги её – в красных чулках, как будто с ног содрана кожа.

      Солидно, не торопясь, но шагая широко, на паперть вышел тощий, высокий, сутулый церковный староста, лавочник Кобылин, в поддёвке, очень похожий на попа в рясе, а за ним выбежал, крестясь, голубой попик, кругленький, черноволосый, румянощекий. Приставив кулаки ко рту, как бы держа себя за седую бороду, Кобылин кричал:

      – Иконы-то… образа-то захватите…

      Шлёпнув себя ладонями по бедрам и мотая головою, точно козёл, он сказал:

      – Экие бараны!

      Затем, благодарно глядя в небо, перекрестился:

      – От меня – далеко, слава те Христу, – а поп спросил, глядя на кликушу:

      – Это – Марковых женщина?

      – Ихняя. Лизавета.

      – Неприлично как она… Ефим, ты бы её убрал, в сторожку, что ли…

      Хромой мужик, перестав бить набат, стоял прислонясь плечом к стене, отирая пот с одутловатого, безглазого лица. Проворчав что-то, размахивая длинными руками обезьяны, он спустился с паперти, взял женщину под мышки, приподнял её, но она судорожно выпрямилась, выскользнула из рук его и, толкнув хромого, заставила его сесть на землю, а сама крепко ударилась затылком о ступень паперти.

      – Ух ты! – вскричал хромой и матерно выругался.

      – Неосторожный какой, – упрекнул его поп.

      Кобылин глухим басом сказал:

      – Ну, ничего, пускай её корчится, глядеть некому. Идём чай пить, батя…

      Кучка молодёжи весело тащила по улице гремучий пожарный насос, торопливо шагали старики, один из них, в сиреневой рубахе и белых холщовых портках, седенький, точно высеребренный, и глазастый, как сыч, выкрикивал:

      – Это обязательно кузнец! Он вчерась, затемно, дачнику лосипед чинил.

      – Не любишь ты кузнеца, дед Савелий!

      – Зачем? Я – всех люблю, как богом заповедано! Ну, а ежели он – пьяница и характером – дикой пёс…

      Где-то отчаянно и как будто радостно закричали:

      – У Марковых занялось!

      Да, загорелась крыша надворных построек богатого мужика Маркова, и огонь, по стружкам, по щепкам, бежал, подбирался к недостроенной избе, ещё без рам в окнах, без трубы на тёсовой крыше. Многочисленная семья старика Маркова, предоставив пожарной дружине гасить огонь, поспешно опустошала пятиоконную жилую избу и клеть, вытаскивала сундуки, подушки, иконы, посуду; батрак Семёнка и студент, дачник Марковых, приплясывая на огоньках стружек и щепы, сгребали их железными вилами, высокая, дородная девица плескала на ноги им водой из ведра, батрак весело покрикивал на огонь:

      – Ку-уда? Шалишь! Барин, не зевай, брючки загорятся!

      Огромный старичина Марков в чалме буйных сивых волос, с бородою почти СКАЧАТЬ