Парадиз. Георгий Чулков

Чтение книги онлайн.

      В сердце еще пел хор: «Се бо Эммануил грехи наши на кресте пригвозди…» А потом слова как-то уплывали из памяти, звучал лишь напев, но на углу Большого проспекта опять вспомнилось: «И живот даяй, смерть умертви, Адама воскресивый…»[1]

      «Смерть умертви!.. Хорошо», – думала Наташа, чуть не плача.

      – Премудрость, прости, – шептала Наташа с умилением и даже не старалась понять, что это значит. Пусть. Все равно.

      Наташа твердо знает, что, когда дьякон скажет торжественные слова, хор полетит, точно на крыльях ангельских, и прозрачные голоса запоют неземную песнь.

      И в тот вечер пелась эта песня. Наташа стояла на коленях, забыв обо всем: у нее кружилась голова от счастья. Когда она пришла домой, матери и братишки не было, и за столом сидел вотчим: и по тому, как он неловко уперся локтем на стол, Наташа догадалась, что вотчим пьян.

      – А здрасьте, Клеопатра[2] наша! – сказал вотчим. Здрасьте, царица египетская… Важность – фу-ты, ну-ты. А позвольте спросить, откуда спесь. Я ли тебе не как отец родной?

      Наташа ничего не ответила и пошла к себе за перегородку.

      – Наташка! Чего ломаешься! Тебе говорят: поди сюда. – И не дожидаясь ответа, вотчим сам полез к ней за перегородку.

      – Прочь подите. Матушке скажу, – бормотала Наташа, отбиваясь от пьяных и похотливых рук, которые валили ее на постель.

      От вотчима горько пахло пивом, и было противно и трудно бороться с этим большим, пьяным, волосатым человеком.

      Наконец, Наташа, неловко ударив вотчима по лицу локтем, вывернулась из-под него и без накидки, в одном платке, побежала к тетке.

      Весенняя белая ночь пахнула на Наташу теплою влагой, и пока Наташа торопливо шла к дому тетки, ей все казалось, что в небе кто-то поет «Свете тихий» высоким ладом, как мальчики-певчие.

      А в доме тетки уже все спали, только сама тетка стояла у комода, в ночной кофте, простоволосая, считала дневную выручку. Наташу расспрашивать не стала. Догадалась, в чем дело. Молча указала на сундук и дала подушку.

      Рано утром, перед тем как идти в табачную лавочку, тетка Серафима говорила Наташе нараспев:

      – И там, милая, люди счастье себе находят. Дарья Ивановна, слава Тебе Господи, живет теперь барыней, а была такой же девчонкой, как ты, бегала по лужам босоногая. Ужо сведу тебя к ней, небось, возьмет: она мне тем боль кума.

      Наташа осунулась и побледнела за эту ночь, глаза У нее были печальные и строгие, и жалко было смотреть на ее тоненькую фигурку в нескладном черном платьице. Наташа едва слушала тетку и тихо бормотала:

      – Мне все равно, тетушка. Все равно.

      Когда после обеда пришли к Дарье Ивановне, у нее сидел гость – молодой человек, белокурый, завитой, в модной паре.

      – Значит, мы на вас надеемся, – говорил он, покручивая усики, – заедем за Катюшей на автомобиле в одиннадцать.

      Молодой человек простился и ушел, и было слышно, как в коридоре он стучит толстыми «американскими» подошвами.

      – Позднякова, заводчика, сынок, – пояснила Дарья Ивановна.

      – Я к вам с племянницей, – говорила тетка Серафима, подсаживаясь к столу и принимая из рук Дарьи Ивановны рюмочку померанцевой.

      Наташа осмотрелась.

      По стенам висели бумажные веера и олеографии с голыми женщинами, на тумбе стоял гипсовый амур, пахло чем-то приторным и сладким.

      – Она у вас миленькая, – сказала Дарья Ивановна и притянула к себе Наташу, – худа только, щупленькая. Мы ее, как индюшечку, откормим.

      – А это трудно – петь? – спросила Наташа, с недоверием посматривая на Дарью Ивановну.

      – Пустяковина. Сегодня попробуем. Вы у меня уж и оставайтесь, пообедаем вместе.

      К обеду пришла Катюша, совсем молоденькая, с припухшими губами и утомленными влажными глазами.

      «Как же она живет? – думала Наташа. – Как?»

      – Это от симпатии моей, – сказала Катюша и поставила на стол букетик из ландышей.

      – Ах, уж эти симпатии, – сказала Дарья Ивановна, – одна канитель.

      – Помалкивайте лучше, – огрызнулась Катя, – вам бы только запрячь девушку – и больше никаких.

      – Ну, ну, – сказала Дарья Ивановна, – девка. Вот в одиннадцать Поздняков на автомобиле заедет. Принарядись.

      Когда пришли в сад, на сцене шла репетиция: горбун и горбунья пели шансонетку.

      В оркестре сидел один пианист, рыжий человек, с равнодушными глазами.

      – Вот, СКАЧАТЬ