Веретено. Галина Шестакова

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ шлёпнула на дощатый стол бумажку, вырванную из школьной тетрадки в косую линейку, всю в жирных пятнах и прилипшей семечковой шелухе, где было бы написано:

      «Телефонограмма. 23 марта 1999 года. Наступил конец света».

      Впрочем, прочитав о том, что соседка баба Нюра сообщает мне, Марусе Кукушкиной о смерти моей бабки Елизаветы Алексеевны Кукушкиной, для меня наступил персональный конец света. Кроме бабушки у меня никого нет. Точнее, не было. С той минуты, как я получила замасленный обрывок из школьной тетрадки в косую линейку, у меня никого не стало. Чёрт знает, где Ленка достаёт эти школьные тетрадки в тундре? Да ещё в косую линейку! В таких моя непутёвая мамка училась писать в первых классах. Сейчас таких нет. Тетрадок.

      И мамки нет. Не сложилась у неё жизнь. Ни личная, ни трудовая. Да и трудовая жизнь мамку волновала мало.  Её волновала любовь, красивые платья и мужчины. Шампанское, а  потом водка. Любовь не получилась, платья вышли из моды, а мамка спилась и сгинула, предоставив бабушке заботиться обо мне. Меня она нагуляла, и кто отец, похоже, мамка не знала, да и не переживала об этом.

      Переживала она только месяцев пять, когда пузатая жила, скрываясь от своих городских ухажёров в деревне. Потом родив меня, сказала бабушке, что надо оформить декретный отпуск и ещё какие-то бумажки  – уехала, и больше не возвращалась.  Мне она оставила дурацкое имя Мариэтта, а своей матери, моей бабушке – оставила меня.  Иногда присылала деньги и подарки. Когда я получила плюшевого мишку в подарок на своё пятилетие, правда, с опозданием на три месяца, я мечтала, что скоро приедет моя красивая городская мамка и заберёт меня. И тогда, мне все будут завидовать.

      Но этого не случилось. Мне никто не завидовал, а наоборот, частенько били. За дурацкое имя за то что нет отца, и за то что нет матери.

      В деревне меня пытались называть по–разному: и Ритой, и по заграничному Мари, но потом как-то все сошлись на Марусе. Маруся Кукушкина – это правильное имя для деревенской девочки. С вечно красным носом – летом от солнца, зимой от мороза. С грязными обломанными ногтями, и цыпками на шелушащихся руках. Мариэттами зовут девочек из города, в туфлях и бантах.

      Летом, вместо ягод и цветов я собирала камни. Под тяжестью моих трофеев всё время отрывались карманы. Бабушка боролась с этим, сколько могла. Камни, каменюшки и камешки – разных форм и размеров были везде. Я красиво раскладывала их в канавках деревянных рам, наших маленьких окон,  на бабушкиной этажерке, между фарфоровыми вазочками и книгами. Они лежали в корзинке с бабушкиным вязанием. Когда очередной камень падал бабушке на ногу, она тихо ворчала «наказание божье, а не ребёнок», поднимала и пристраивала его, словно выпавшего птенца на место. Зимой, в самые холода, я могла целыми днями, прижавшись к большой и тёплой печи, рассматривать свои камни.

      И вполне ожидаемо, что после такой любви к камням я подалась в геологи.  Сейчас, правда, я с камнями почти не имею дела, я ищу нефть. Но мои карманы также полны разноцветных камушков. Самые красивые я привожу бабушке. Привозила. В этот раз я не повезу.

      В этот раз я не заеду в город, не накуплю кучу подарков для бабушки. Я куплю себе чёрный платок и поеду на похороны.  Точнее, на похороны я не успела, телефонограмма нашла меня, когда бабушку уже два дня, как похоронили. Я успею только на девять дней.  Но платок я всё равно куплю.

      Начальник партии подписал моё заявление на отпуск без содержания по семейным обстоятельствам, без возражений. В любом другом случае Николаич орал бы матом  два дня, но потом бы всё равно отпустил. А тут просто подписал. Молча. Потрепал меня по плечу и сказал:

      – Ты, главное, Маруська возвращайся. Смотри, бля, не запей с горя! – он потряс у меня перед носом обветренным кулачищем, со сбитыми костяшками.

      Николаич мужик хороший, только все нежности из него ветрами в тундре давно повыдуло. Но не доброту. Доброта у Николаича спрятана глубоко, никакими ветрами не выдуть. Матом обложит, но с добром. И вездеход, с дефицитной солярой не пожалеет, чтоб до цивилизации докинуть, если что случится.

      Водитель наш, высадил меня у посёлка, сунул мятый конверт:

      – Ты, Маруся, не переживай. Все под богом ходим. Ребята тут собрали.

      Я отнекивалась, но водила у нас мужик серьёзный, под стать Николаичу, запихал мятый конверт мне в карман и выпихнул из вездехода, чтобы слёзы мои благодарные и сопли не видеть.

      Помотавшись по посёлку,  до автобуса было ещё часа два, я поела в столовке холодных и склизких пельменей, и села в зале ожидания автобусной станции. Зал ожидания, это, конечно, сильно сказано, маленькая комнатушка, разделённая перегородкой и хлипкой дверью на кассу и место, где могут поместиться два человека стоя, или один сидя на обшарпанной табуретке. Ещё в зал ожидания вмещается ведро для мусора заваленное окурками и печка–буржуйка.

      Билет мне продала, через маленькое окошко, выпиленное в двери, отгораживающей зал от самой кассы, тёмная и морщинистая СКАЧАТЬ