Лето Господне. Повести. Иван Шмелев

Чтение книги онлайн.

      Они являлись на Рождество. Может быть, приходили и на Пасху, но на Пасху – неудивительно. А на Рождество, такие трескучие морозы… а они являлись в каких-то матерчатых ботинках, в летних пальтишках без пуговиц и в кофтах и не могли говорить от холода, а прыгали все у печки и дули в сизые кулаки, – это осталось в памяти.

      – А где они живут? – спрашиваю я няню.

      – За окнами.

      За окнами… За окнами – чернота и снег.

      – А почему у кормилицы сын мошенник?

      – Потому. Мороз вон в окошко смотрит.

      Черные окна в елочках, там мороз. И все они там, за окнами.

      – А завтра они придут?

      – Придут. Всегда приходят об Рождестве. Спи.

      А вот и завтра. Оно пришло, после ночной метели, в морозе, в солнце. У меня защипало пальцы в пуховых варежках и заломило ноги в заячьих сапожках, пока шел от обедни к дому, а они уже подбираются: скрып-скрып-скрып. Вот уж кто-то шмыгнул в ворота, не Пискун ли?

      Приходят «со всех концов». Проходят с черного хода, крадучись. Я украдкой сбегаю в кухню. Широкая печь пылает. Какие запахи! Пахнет мясными пирогами, жирными щами со свининой, гусем и поросенком с кашей… – после поста так сладко. Это густые запахи Рождества, домашние. Священные – в церкви были. В льдинках искристых окон плющится колко солнце. И все-то праздничное, на кухне даже: на полу новые рогожи, добела выскоблены лавки, блещет сосновый стол, выбелен потолок и стены, у двери вороха соломы – не дуло чтобы. Жарко, светло и сытно.

      А вот и Пискун, на лавке, у лохани. На нем плисовая кофта, ситцевые розовые брюки, бархатные, дамские сапожки. Уши обвязаны платочком, и так туго, что рыжая бородка торчит прямо, словно она сломалась. Уши у него отмерзли, – «собаки их объели», – когда спал на снегу зачем-то. Он, должно быть, и голос отморозил: пищит, как пищат мышата. Всем его очень жалко. Даже кучер его жалеет:

      – Пискун ты, Пискун… пропащая твоя головушка!

      Он сидит тихо-тихо и ест пирожок над горстью, чтобы не пропали крошки.

      – А Пискун кто? – спрашивал я у няни.

      – Был человек, а теперь Пискун стал. Из рюмочек будешь допивать, вот и будешь Пискун.

      Рядом с ним сидит плотник Семен, безрукий. Когда-то качели ставил. Он хорошо одет: в черном хорошем полушубке, с вышивкой на груди, как елочка, в розовых с белым валенках. В целой руке у него кулечек с еловыми свежими кирпичиками: мне подарок. Правый рукав у полушубка набит мочалой, – он охотно дает пощупать, – стянут натуго ремешком, – «так, для тепла пристроил!» – похож на большую колбасу. Руку у него «Антон съел».

      – Какой Антон?

      – А такой. Доктор смеялся так: зовется «Антон огонь».

      Ему завидуют: хорошо живет, от хозяина красную в месяц получает, в монастырь даже собирается на спокой.

      Дальше – бледная женщина с узелком, в тальме с висюльками, худящая, страшная, как смерть. На коленях СКАЧАТЬ