Эдмонд Шекспир. Влас Дорошевич

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ a target="_blank" rel="nofollow" href="#n_3" type="note">[3]

Коклэн

      «Счастливый девятнадцатый век, – он начался Виктором Гюго и кончился Эдмондом Ростаном!»

Катюль Мендес

      "Сцена на Ваграмском поле[4] полна такой силы, какой редко удавалось достигать даже Шекспиру".

Эмиль Вогюэ

      – В 35 лет – бессмертный[5]! Что же еще остается человеку?!

      – Только умереть.

Из разговора

      * * *

      Я хотел бы быть страшно богатым человеком, чтоб пригласить к себе обедать г. Ростана.

      Я не пожалел бы никаких денег, – и пригласил бы петь нам Мазини, Таманьо, Патти, Зембрих, Баттистини.

      Тарелки стояли бы пустые, но…

      Вместо супа, – пел бы Таманьо.

      Вместо рыбы, – были бы трели Аделины Патти.

      А когда настало бы время для мяса, – Таманьо грянул бы арию из «Отелло».

      Г-н Ростан пришел бы в отчаянье:

      – Хоть хлебца кусочек! Я умираю от голода!

      – Вы хотите есть?! Господин Мазини, спойте ему серенаду из «Искателей жемчуга». Может быть, вы хотите пить, господин Ростан?

      – Да. И пить бы…

      – Господин Ростан хочет пить! Госпожа Зембрих, спойте ему что-нибудь из «Травиаты».

      Г-н Ростан был бы очень польщен, потому что это точное воспроизведение сцен из «Принцессы Грезы»[6] и «Сирано де Бержерака».

      А я, продержав его не евши до тех пор, пока все рестораны были бы заперты, – отпустил бы г. Ростана совершенно отомщенный.

      Можно писать прозой и быть поэтом. Можно писать великолепнейшими стихами и не быть поэтом ни на йоту.

      Я позволяю себе думать, что в этом великолепном стихотворце вовсе нет поэта.

      Он – Рухомовский в области поэзии.

      В ремесле он доходит до искусства. Он изумительно чеканит стихи. Но его тиары не настоящие.

      И г. Ростан такой же поэт, как г. Рухомовский – Сантаферн.[7]

      Этому превосходному стихослагателю не хватает одного, – но именно того, что нужно, чтобы быть поэтом.

      В жизни, настоящей жизни, он не чувствует никакой поэзии.

      Ему нужно выдумывать какую-то необыкновенную, уродливую, кисло-сладкую жизнь, чтоб возбудить себя на стихи.

      Он не может себе представить, чтоб люди ели.

      – Ах, как это непоэтично! – восклицает он с жеманством лавочницы.

      И он создает людей, которые едят… песни.

      – Мы умираем от голода! – восклицают гребцы в «Принцессе Грезе». – Бертран, спой нам песнь о прекрасной принцессе!

      Это любимый прием г. Ростана. Морить людей голодом.

      – Мы умираем от голода! – восклицают гасконцы в «Сирано де Бержераке». – Сирано, скажи нам стихи о прекрасной даме!

      Таково однообразие «поэтических приемов» г. Ростана. И если вы ничего не чувствуете, читая эти кисло-сладкие сцены, – из вас вышел бы хороший моряк. Вы не подвержены морской болезни.

      – Но поэт воспевает не жизнь, а идеал!

      Но какой же это идеал, – люди без желудка?

      Человек с одними ушами и без желудка, – что-то вроде горбуновской анафемы[8], «у которой одна ноздря и спины нет».

      Ростан[9], – после прошедшего незамеченным сборника стихов, – дебютировал «Романтиками».

      Это останется лучшим произведением Ростана. Единственным произведением Ростана. Это было хорошо.

      Влюбленная детская парочка, старая стена, старички-соседи, – во всем этом было много сентиментального.

      Но автор рассказывал сентиментальные вещи так, как только и позволительно рассказывать их взрослому человеку, – с улыбкой.

      С добродушной шуткой.

      Он шутливо относился к сентиментальностям.

      Но затем г. Ростан начал сентиментальничать всерьез.

      От «Романтиков» веяло весной.

      Конец ознакомительного фрагмента.

      Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

      Прочитайте эту книгу целиком, купив СКАЧАТЬ