СКАЧАТЬ
банкой из-под кильки в томате, оставленной Женькой на подоконнике – приступы необузданного и почти бессмысленного при его худосочности аппетита Женька готов был утолять в любом месте, и притом способами самыми варварскими: пожирать дюралевой ложкой утопающие в буром соусе сразу два «вторых», черепаховым панцирем накладывать на ломти батона почти такие же громадные ломти маргарина, приобретающие от этого некую зловещую аппетитность. (К слову сказать, мы, конечно, не голодали, но после одного обеда были всегда готовы с удовольствием проглотить и еще один.) Зачуханная чухонка швырнула банку на стол и сильно рассадила Женьке палец. Как она перепугалась! И как он разорался! Мы с Катькой единодушно, хотя и заглазно, осудили его вполголоса: как можно сказать женщине «дать бы тебе в ухо!». Из-за какого-то паршивого пальца! Правда, потом Женька мне признался, что как раз намыливался к Люське в Ригу, планируя пообщаться с нею под душем («Шум струй, скользкое тело – это страшно возбуждает!»), а с раненым пальцем какой уж тут душ!.. Снимать номер при одинокой старенькой маме-проводнице – просто в голове не укладывалось! Он любую свою дурь обставлял с большой обстоятельностью: являлась прихоть заняться фехтованием – прежде всего закупались сетчатые маски, белоснежные стеганые кирасы, ударяло в голову, что джентльмен должен владеть английским языком – тут же нанималась учительница, начинались закидоны американочкам в Эрмитаже: «май диэ гёл» и тому подобное, на что никогда не решился бы Мишка, просидевший на своей английской придури десять пар новых штанов. Наглец был невероятный: когда я притащил в общежитие боксерские перчатки, он и со мной попытался устроить матч – приходилось выбирать момент, чтобы сбить его хотя бы на кровать, а не на пол.
Женившись на черно-коричневой красавице болгарке по имени Зарница, Женька на улице познакомился с американской супружеской парой и даже отправился к ней с визитом в «Европейскую», откуда его попыталась наладить в шею какая-то горничная, но не на того напала: «We are american architects, и тот факт, что мы с женой speak russian еще не дает вам права…» – та просто в ногах валялась от ужаса. На Женьке стройно сидел уже чуточку, как все у него, подзамызганный, но все еще светлый coat в скрытую клетку, пошитый в лучшем ателье на Апраксином, – с невиданными лацканами и подводным китовым усом, – надменный рот вместо колотого зуба сверкал много раз обсуждавшейся Женькой перламутровой парой «на золотой фасетке», а дырявых носков (он не стрижет ногти на ногах, плакалась красавица Зарница), слава богу, было не видно. Да, он же еще к тому времени устроил для своих надменных губ некое испанско-чеховское обрамление!.. Он не раз сокрушенно выражал зависть к моему подбородку – настоящему мужскому, не скошенному, как у него.
Когда Женька – со слов брата-лауреата, наблюдавшего эту отвратительную картину собственными глазами, – вдруг поведал, как немцы входили в какой-то там южный город и евреи вынесли им хлеб-соль, а немецкий офицер выбил хлеб-соль ногой, я сжался, будто Женька громко испортил воздух.
СКАЧАТЬ