вуд сетовала на нее за черствость, лорда раздражали ее многочисленные причуды, да и сама она была не высокого мнения о брате, а уж о его избраннице и подавно, и в гости к ним никогда не приезжала. Она жила на проценты с причитавшейся ей доли наследства, повадилась вкладывать деньги в акции (тоже мне коммерсант), и лорд опасался, что сестра лишится средств и повиснет у него на шее, а куда он от нее денется? – не позорить же громкую фамилию. Лорд Гринвуд оказался прав. Судя по домику, который она снимала, и шляпам, которые носила, банковские спекуляции не довели ее до добра. То, что она экономит, было маловероятно, поскольку копить деньги ей не для кого. Под старость она совсем обеднела, но, очевидно из гордыни и упрямства, о помощи не просила, и лорду невольно вспоминалась их добрая няня, в приступах нежности называвшая малютку Энн своим осленочком, однако навязывать ей поддержку он тоже не собирался. Она одевалась до неприличия плохо, ни с кем из респектабельных горожан не поддерживала приятельских отношений, а ее служанка за все, грубиянка и грязнуля, через день была навеселе. Единственными друзьями тетушки Энн стали голуби, обитавшие в сквере у фонтана, и она ходила туда каждый день как на службу и угощала их хлебным крошевом, перемешанным с пшеном. Завидев в конце Алер-стрит ее потрепанную накидку, птицы поднимали радостный переполох, слетались огромной стаей, кишмя кишили у нее в ногах, а потом забавляли народ, увязываясь за ней длинным сизым шлейфом. Неимущая старая дева, находящая утешение в кормлении птиц, раздражала общественность и нередко становилась объектом злых насмешек, но она пропускала их мимо ушей, так же, впрочем, как и советы брата, даваемые исключительно для ее же пользы. Тетушка давно перессорилась со всеми родными, и из многочисленной оравы племенников ее навещал один Эдмунд. Он заезжал к ней тайком от отца, возвращаясь на каникулы из школы, а впоследствии – из Оксфорда. Весной, когда Эдмунд заканчивал Мертон-колледж, тетушка Энн умерла. Тут только выяснилось, что она была не так проста, и лорд Гринвуд напрасно недооценивал ее коммерческую хватку. Лучшую свою шуточку она приберегла под занавес. Ее банковские спекуляции были гораздо успешней, чем могло показаться с виду. Свое состояние тетушка Энн не спустила, а в несколько раз преумножила, и не понятно, ради чего она доживала век в вызывающей бедности? Такое чувство, что из вредности и всем назло. Завещание она составила в пользу Эдмунда. Конечно, по мнению лорда Гринвуда, разумней было бы отписать деньги ему, а уж он и решил бы, как распределить их между детьми и употребить на благо своему семейству. Ну что же, в конце концов, последняя воля – это святое, а в целом такого рода причуда явно пришлась ему по душе. Его младший сын обрел финансовую независимость раньше старшего, по факту рождения, более удачливого. Едва достигнув совершеннолетия, Эдмунд получил в распоряжение сумму, приносящую доход, вполне достаточный, чтобы всюду быть желанным гостем, регулярно посещать балы и званые вечера, раз в неделю предаваться бурным возлияниям, из года в год лечиться от меланхолии, ничего не делать и ни в чем не нуждаться. Но недаром Эдмунд был тетушкиным любимцем. Он пошел по ее стопам, начав самостоятельную жизнь с чудачества, – заявил, что хочет открыть школу для бедных, и не где-нибудь, а в Ист-энде.
– Ну вот, началось! – всплеснула руками леди Гринвуд. – Странности – это наш фамильный крест. Дорогой, сдается мне, что младшего сына нам с вами подкинула ваша несносная сестрица! Что вы молчите, вмешайтесь же, наконец!
Лорду Гринвуду сдавалось то же самое, и он понимал: отговаривать Эдмунда бесполезно. Сын был тверд в своем намеренье как гранит и сказал, что это – его давняя мечта. Хотя в отношении Эдмунда лорда уже посещали куда более тревожные мысли. Отца беспокоила его ранняя независимость в сочетании с неопытностью. В отличие от старшего брата, который был расчетлив и благоразумен еще в колыбели, Эдмунд обладал импульсивным, непредсказуемым нравом. Лорд знал, что в искусстве обвораживать бесприданницы всегда превосходят богатых невест, и опасался, как бы он не сделался легкой добычей какой-нибудь из этих хищниц. Он тоже когда-то был молод и простодушен, и если самого его ловкие девицы, охотящиеся за чужими деньгами, не раздели до исподнего, то лишь благодаря непреложной родительской власти, глухой к страстям и порывам юности. Эдмунд же теперь может сам распоряжаться собой и будет нарасхват в светском обществе, таящем для него куда большую опасность, нежели смрад и копоть Ист-энда. Склонность к романтическим увлечениям – бич для состоятельных молодых людей, которым сам статус предписывает быть практичными. Нет, лорд Гринвуд ни в коем случае не намеревался потворствовать сыновней блажи, но и делать из нее трагедию не считал нужным. В конце концов, Эдмунду это даже пойдет на пользу. Он наберется житейской мудрости, каких не дадут ему ни Оксфорд, ни Кембридж, увидит разницу между бедностью и достатком, а заодно соприкоснется с вопиющей нищетой, и, вернувшись потом в модные гостиные, будет куда более острожным и осмотрительным в выборе знакомств. И он заверил обеспокоенную семью, что Эдмунд дольше недели в Ист-энде все равно не задержится, или вовсе прокатится туда и обратно, как на экскурсию, а первый же опыт общения с обитателями трущоб навсегда излечит его от филантропии, и это к лучшему. Мальчишество Эдмунда затянулось, между тем как ему давно пора повзрослеть.
