В глубине Великого Кристалла. Пограничники. Владислав Крапивин

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ ику, густоте окрестного леса, чистоте высокого неба и прозрачности ближнего озера. На третий день он изложил свое мировосприятие в стихах, которые немедленно были напечатаны в обсерваторской газете «Пятый угол».

      Я от счастья чуть не плачу:

      Вот приехал я на дачу.

      Здравствуй, мой любимый дед,

      Здравствуй, мой велосипед!

      Буду я на нем кататься,

      Буду в озере купаться,

      Буду плавать и нырять,

      Кверху пупом загорать.

      Мне на пузо сядет мошка

      И поест меня немножко,

      А насытив аппетит,

      Снова в небо улетит.

      Я обед ей не нарушу,

      Мошка тоже хочет кушать.

      Я к букашкам всей душой:

      Мошки – крошки, я – большой.

      Во саду и в огороде

      Равновесие в природе.

      Ходят куры у куста,

      Вот какая красота!

      Стихи обрели шумную популярность. Их цитировали по всякому поводу. Толстая лаборантка Вероника Куггель положила их на музыку и пела под гитару. Лишь директор обсерватории Аркадий Ильич Даренский не разделял общего энтузиазма. Во-первых, он вообще смотрел на все явления со здравой долей скепсиса. Во-вторых, Аркадий Ильич (в силу этой же привычки) углядел в словах «буду я на нем кататься» некоторую двусмысленность. Так ли прост этот внешне симпатичный, но почти незнакомый (и к тому же похожий на отца) десятилетний отпрыск Михаила Мохова?

      Кроме того, профессор Даренский придерживался вполне логичного мнения, что специальное научное учреждение закрытого (насколько это возможно в нынешние времена!) профиля отнюдь не должно служить местом дачного отдыха для кого бы то ни было. Пусть это даже родной внук директора обсерватории.

      Но, с другой стороны, делать было нечего. Витькина мать активно занималась решением личных проблем. Витькин отец, который числился сотрудником «Сферы», был официально объявлен пребывающим в далекой и длительной командировке, а на самом деле находился неизвестно где. То есть не совсем неизвестно, но… Впрочем, это особый и отдельный разговор… Так или иначе, а кроме «любимого деда», приютить Витьку на каникулы оказалось некому. Это и заявила Аркадию Ильичу дочь Кларисса:

      – Можешь ты хоть раз в жизни позаботиться о единственном внуке?

      Аркадий Ильич пытался возражать. Единственному внуку, мол, самое место в летнем лагере, а не в обсерватории среди взрослых и занятых важными делами мужиков и теток… Выяснилось, однако, что внук «малость чокнутый» (видимо, в папочку). В лагерной толпе жизнерадостных и дружных сверстников он сохнет, бледнеет, а по ночам (если верить бдительным воспитательницам) часто не спит, сидит на подоконнике и смотрит «куда-то в небесные пространства». Так было в прошлом году.

      – А в этом он вообще уперся, как упрямая коза: «Не поеду, там скучища!»

      В довершение слов Кларисса начала всхлипывать. Профессор Даренский, в работе своей человек твердый и решительный, в семейных коллизиях таких свойств не проявлял. Ну и вот…

      Витька оказался вовсе непохожим на замкнутое, одинокое дитя. В обсерватории он со всеми зажил душа в душу. А лучшим его другом сделался младший научный сотрудник Михаил Скицын, по поводу чего дед буркнул: «Рыбак рыбака…»

      Замечание деда было не совсем понятным. На Витьку Скицын вовсе не походил. Черный, как головешка, какой-то немного кривобокий, с крупным носом и ехидными, сидящими на разном уровне глазами, он был известен как скандалист и автор сумасбродных идей. Временами оказывалось, что идеи не столь уж сумасбродны, а потому и скандалы объяснимы, но слава оставалась.

      В отличие от других Скицын с Витькой не церемонился. То и дело подначивал и критиковал. Так было и со стихами. Скицын заявил, что выражения «обед ей не нарушу» и «насытив аппетит» неграмотные, а в последнем четверостишии – излишняя умилительность. Это было уже просто бессовестно! Ведь кто-кто, а уж Мишенька-то лучше всех должен был ощутить ироничность Витькиных виршей.

      – Все понимаешь, а цепляешься!

      – Ну ладно… – смягчился Скицын. – А врать все равно не стоило. Какие здесь куры? Один петух…

      Витька сказал, что сочинял стихи, а не перепись птичьего двора, и куры – это… как его… поэтический образ.

      Скицын сморщился, нос его больше обычного отъехал в сторону.

      – «Образ»… Такого красавца поменял на каких-то дохлых абстрактных куриц… Такого рыцаря и героя!

      Витька глянул подозрительно: нет ли здесь намека? Не видел ли случайно Скицын, каким скандальным было знакомство с пернатым «героем и рыцарем»?

      Петуха звали Кригер.

      Безусловно, этот горластый красавец был одной СКАЧАТЬ