– Я в январе возглавлял уже такую комиссию, – сказал Семанский.
– Тогда вопрос об опыте над человеком не ставился.
– Ставился. Это было конечной целью.
– Считайте меня скептиком.
– А если американцы вправду сделают? – спросил человек в ярком галстуке.
– Ну и Бог с ними! – взвился Сидоров. – Вы боитесь, что там тоже есть… недальновидные люди, которые захотят выкинуть несколько миллионов долларов на жалкое подобие человека?
Началось, подумал Ржевский.
– Я понял, – вмешался Айрапетян, отчеканивая слова, словно заворачивая каждое в хрустящую бумажку, – профессора Ржевского иначе. Мне показалось, что наиболее интересный аспект его работы – в ином.
Остапенко кивнул. Ржевский подумал, что они с Айрапетяном обсуждали все это раньше.
– Клонирование – давно не секрет, – сказал Айрапетян. – Опыты проводились и проводятся.
– Но вырастить в колбе взрослого человека, сразу… – сказал Человеков.
– И это не новость, – сказал Сидоров.
– Не новость, – согласился Айрапетян. – Удавалось. С одним минусом. Особь, выращенная ин витро, была «маугли».
Остапенко снова кивнул.
– Маугли? – Человек в ярком галстуке нахмурился.
– В истории человечества, – начал Айрапетян размеренно, как учитель, – бывали случаи, когда детей подбирали и выращивали звери. Если ребенка находили, то он уже не возвращался в люди. Он оставался неполноценным. Мы
– общественные животные. Взрослая особь, выращенная ин витро, – младенец. Мозг его пуст. И учить его поздно.
– Вот именно, – сказал Сидоров. – И нет доказательств…
– Простите, – сказал Айрапетян. – Я закончу. Достижение Сергея Андреевича и его сотрудников в том, что они могут передать клону память генетического отца. Поэтому мы здесь и собрались.
Они же все это слышали, подумал Ржевский. Но существуют какие-то шторки в мозгу. Сито, которое пропустило самое главное.
– Подтвердите, Сергей Андреевич, – попросил Айрапетян.
Ржевский поднялся. Река казалась золотой. По ней полз розовый речной трамвайчик.
– На опытах с животными мы убедились, – сказал Ржевский, – что новая особь наследует не только физические характеристики донора, но и его память, его жизненный опыт.
– К какому моменту? – спросил Человеков.
– К моменту, когда клетка экстрагирована из организма донора.
– Конкретнее, – попросил Остапенко.
– Мы выращиваем особь до завершения физического развития организма. Для человека этот возраст – примерно двадцать лет. Если донору, скажем, было пятьдесят лет, то все знания, весь жизненный опыт, который он накопил за эти годы, переходят к его «сыну». Я думал, это понятно из моего сообщения.
– Понятно, – сказал Османский. – СКАЧАТЬ