Звезды над болотом. Валентин Пикуль

Чтение книги онлайн.

      – Я не люблю лишних слов… К чему эти слова, если от человека жизнь требует только дела?

      После выстрела в царя, когда ему уже стали крутить руки, он все-таки обратился к помощи слов.

      – Я за вас… за вас! – кричал в сторону простонародья.

      Но это были беспомощные слова. Как и тот выстрел.

      Гой еси, читатель! Слушай, человече, некое сказанье о недавнем вече…

      Часть первая

      Болотные люди

      Городишко Пинега – место дикое да топкое, проклятущее место: куда ни глянь – чащобы непролазные, куда ни ступи – болота мшистые. Окрест на версты многие – только кочкарник, мшага, осока, клюква да морошка, а надо всем этим тучей кромешной виснет кровососущий и ликующий от крови гнус.

      Так и говорили тогда пинежане:

      – Волка-то мы и сами залягаем, а вот от комарья никак не отбиться… Ложись и помирай. Пущай жрет, коли в нем настоящего благородного понимания нету… Бяда с гнусом, прямо бяда!

      Вокруг уездной канцелярии скучились кое-как, вразброд невеселые домишки. По гнилым мосткам хлюпают заросшие сивым волосом дремотные обыватели – весьма опохмеленные. В руке у каждого – дубье, чтобы от бездомных собак было чем отмахиваться. Ну а ежели палкой не спасешься, тогда один выход: на четвереньки вставай и лай – собаки тебя уже не тронут.

      А собачьё в Пинеге злое: уж на что волки тундровые (сами ростом с теленка) и те – все окрестные деревни обвоют, а на пинежские улицы забегать побаиваются.

      Во главе вечно голодной и лютой пинежской своры стояла тогда матерая истасканная сука с желтыми зубами, и пинежане за одну привычку ее, свойственную каждой собаке, окрестили ее метким словом – «задрыга»…

      Невесело жить на Пинеге. Будто отрезали тебя от России – ломтем ненужным, задвинули на край стола: пропадай ты пропадом! И летом (под тонкий комариный зуд), и зимой (под метельные визги и всхлипы) смыкается над городом, словно цирковой купол, глухая непроницаемая тоска. Приезжала тут как-то, еще в Севастопольскую кампанию, персона одна важная из столицы, выучила чиновников играть в преферанс – так и на том спасибо. Ну и выпил человек от тоски этой самой. Ну закусил чем бог послал. Ну вестимо, и похмелил себя с утра пораньше… А дальше-то что? Дальше-то как жить будем?

      – Ништо, – говорят люди опытные. – До нас на Пинеге тако жили, не тужили. И опосля нас жить станут тако же… Самое главное, Иван Прокофьич, это – не терять хладнокровия. Все можешь делать, хучь нагишом по сугробам бегай, но хладнокровие при этом блюди…

      Читают здесь «Губернские ведомости», что по месяцу из Архангельска доходят, да еще вот у секретаря уездного – Аполлона Вознесенского (которого из духовной академии за неистовое пьянство вышибли) книжки берут разные для прочтения. Дамы пинежские от Тургенева и графини Салиас де Турнемир без ума бывают. А сильный пол предпочитает Дюма и Вальтера Скотта, дабы, умственно беседуя с королями и принцессами, и себе в мыслях рыцарский замок построить.

      Сам же владелец библиотеки, единой на всю округу, Аполлон Вознесенский – человек вполне образованный и потому самодержавно гневен в поступках своих. Ежели станешь ему перечить, он тебя, как лягуху поганую, расшибет. Во образе частной жизни своей Вознесенский весьма дик. Ногтей не стрижет, волос не коротит на башке своей и любит пить водку пополам с мадерой. А когда напьется, то берет гвозди и молоток – забивает гвозди куда попало, отчего удивительно быстро трезвеет. Взяток секретарь от народа не берет, живет бедненько. Однако уважением в обществе он пользуется и с отцом Герасимом Нерукотворновым до слез о тайнах мироздания спорит.

      К тому же, по старой студенческой памяти, Вознесенский в какие-то газеты вхож. Правда, давно уже ничего не пишет, но еще грозится написать толстенную книгу о разных пинежских мерзостях. Будучи трезв, Аполлоша даже скромен: мол, все уже он продумал – только писать. А в пьянственном виде он кричит на обывателей слова ужасные – такие слова:

      – Я вас всех знаю как облупленных! У меня книжка уже готова… один последний взмах пера остался. Вдохновения ожидаю адского, аки молния, дабы одним ударом покончить с вами. И только прах оставлю от Пинеги!

      Только дважды в году оживает Пинега от затяжной медвежьей спячки: одна ярмарка – на праздник Николы, другая – на Благовещенье. Тогда с утра до ночи меж возов и оленьих аргишей[1] разный заезжий люд топчется. Кто покупает, а кто – просто так, глядит больше.

      Тут и самоеда[2] из Пустозерска увидишь, и гости ярославские с красным товаром понаедут, хитрый инжемец шкурки беличьи по снегу разложит. Холмогорские косторезы бродят – присматриваются к костям моржовым и мамонтовым, чтобы увезти кость домой, и там, СКАЧАТЬ