аида Павловна относила все без исключения увлечения своей дочери – уличный театр, игру на флейте, попытки писать стихи. Даже высшее образование Зинаиде Павловне казалось пустой тратой времени. «В университет идут те, кто не хочет взрослеть», – заявила она Эстер после окончания школы. Так что вместо института искусств, о поступлении в который Эстер мечтала с седьмого класса, она, по настоянию матери, пошла в кулинарное училище, которое еле окончила на тройки: отсутствие мотивации отразилось на успеваемости. Впрочем, полученные в училище знания и навыки в жизни пригодились – после выпуска Эстер не расставалась с плитой. В ее родном Днепропетровске как грибы после дождя появлялись кафе, ресторанчики, бистро, кебабные, чебуречные, киоски с пирожками, открываемые в основном выходцами с Кавказа – грузинами, армянами, азербайджанцами. На своем первом рабочем месте молодая Эстер познакомилась с Самиром – владельцем маленького кафе, сорокалетним мужчиной из Сумгаита. Она влюбилась и наивно полагала, что это взаимно. Но Самир оказался сложным человеком, вспыльчивым, любителем выпить и поколотить свою женщину. Да и не была Эстер его единственной женщиной, о чем она узнала через три года совместной жизни. Попытка добиться от Самира объяснений закончилась для Эстер побоями, унижением и болезненным расставанием, спустя восемь месяцев после которого она родила дочь. Напуганная историями матери о том, что кавказские мужчины часто похищают у своих украинских жен детей и увозят их в свои родные края, чтобы воспитывать по своим национальным традициям, Эстер не рассказала Самиру о том, что у нее от него ребенок, и стала растить маленькую Алису сама. Чтобы поднять ребенка на ноги, Эстер бралась за любую работу – готовила кебабы, мыла посуду, по выходным подрабатывала в парикмахерской. Зарабатывала немного, но на покрытие основных потребностей хватало. Дочь подрастала, места в однокомнатной квартире, в которой вместе с ними жила и законная владелица квадратных метров, Зинаида Павловна, становилось все меньше, поэтому Эстер решилась приобрести отдельное жилье – в кредит. И приобрела, после изнурительных походов по банкам с бумагами, доказывающими ее платежеспособность, в одном из отдаленных спальных микрорайонов. Однокомнатную, угловую, на девятом этаже. Банк дал долларовый кредит на двадцать пять лет. Эстер, следуя совету сытых политиков с экрана телевизора, «затянула пояса» и, относя ежемесячно в банк 85 % своего заработка, старалась никому не жаловаться на жизнь и обходиться самым малым. Однако все изменилось в 2014 году. Политический кризис, революция, волнения в Крыму и начало боевых действий в соседних областях – Донецкой и Луганской – навсегда изменили ее жизнь. Обвал национальной валюты привел к росту курса доллара, и Эстер оказалась не в состоянии выполнять свои обязательства по кредиту. Малый бизнес, некогда активно развиваемый в городе выходцами из кавказского региона, стал спешно покидать Днепропетровск, поскольку город фактически оказался прифронтовым. Закрылась и кебабная, в которой работала Эстер. «Завтра война может прийти и сюда, – сказал владелец кебабной, армянин Серж на прощальном собрании сотрудников. – Вон, по городу уже средь бела дня БТРы ездят». Оставшись без работы, квартиры и средств к существованию, Эстер вместе с дочерью была вынуждена вернуться к ворчливой матери. Перебиваясь случайными подработками то в парикмахерских, то в музыкальной школе, где она мыла полы, Эстер потеряла последнюю надежду на лучшую жизнь.
2. Тетя Элла
Воскресное утро пахло блинами и сывороткой. Эстер в переднике своей матери хлопотала возле плиты, переворачивая на сковородке блины. Зинаида Павловна курила, сидя на табуретке возле приоткрытого окна, из которого в тесную кухню просачивался шум просыпающегося большого города. За столом, накрытым советской клеенчатой скатертью, на стуле сидела полная пожилая женщина с красными бусами на стареющей шее. Она сворачивала треугольниками испеченные Эстер горячие блины и уплетала их за обе щеки, запивая сывороткой из граненого стакана. Звали ее тетя Элла. Она была лучшей подругой матери Эстер, ее одноклассницей, а по совместительству – крестной Эстер. Прошло пару месяцев с тех пор как тетя Элла сбежала из Донецка. В Днепропетровске она остановилась у племянницы, но практически ежедневно приходила к Зинаиде Павловне в гости посплетничать, поспорить, пожаловаться и послушать жалобы. Вот и сейчас, в воскресное утро, она сидела на кухне у подруги и завтракала.
– Что, мам? – переспросила Эстер, не расслышав язвительный комментарий матери из-за шума от плиты.
– Фартук мой, говорю, запачкала, – повторила Зинаида Павловна и, затушив в хрустальной пепельнице сигарету, выкинула окурок в окно.
– На то он и фартук, чтобы его пачкать, – себе под нос буркнула Эстер, уставшая от ежедневных замечаний и недовольства матери. – Тоже мне семейная реликвия. Курить бы ты бросала, мам. И для здоровья вредно курить в наше время, и для кошелька.
– А ты мои деньги не считай, – вспылила Зинаида Павловна. – Я их, между прочим, за свою пенсию покупаю.
