Мы будем вечными как горы. Антон Алексеевич Воробьев

Чтение книги онлайн.

      …Госпиталь напоминал баню. За окнами плавились в полуденной жаре улицы Найроби, желтые от старости кондиционеры давно перестали охлаждать и просто гоняли горячий воздух по палате. Свисавшие с потолка клейкие ленты шевелились под этим жарким дыханием, так что казалось, будто мухи уселись на них ради забавы, чтобы покататься. Воняло потом и лекарствами.

      Напротив меня, оседлав хлипкий стул, сидел Стас.

      – Нет, Смола, нет, – покачалась его постриженная под «ежик» голова. – Неправильно ты делаешь, совсем не правильно. Эти звери, – ткнул он пальцем в ближайшего пациента на койке, – убивали наших ребят. И тебя убьют, как только ты отвернешься. Не думай, что они будут тебе благодарны, ты для них – вонючий лурц, которого надо просто прикончить, и больше никто.

      – Пока не прикончили, – пожал я плечами.

      – Потому что я здесь, – выдвинул вперед челюсть Стас. – И слежу за ними.

      – Что же прикажешь с ними делать? – поинтересовался я. – Не лечить? Пусть подыхают?

      – Да! Вот именно! – воскликнул Стас. – Почему-то они наших ребят добивают, а не тащат в госпиталь и не ухаживают за ними!

      – Может потому, что мы пришли сюда с оружием и велели им очистить территорию?

      – Мы были вынуждены! Господи, Смола, ты ведь лучше меня это знаешь!

      Я смотрел на друга, на его покрытую шрамами правую щеку, на камуфляжную форму и черные очки в кармане. Когда он стал таким? Когда на его лице стало появляться это неприязненное выражение, стоило лишь упомянуть смертных? Когда он перестал считать их людьми? После Венесуэлы? Или раньше?

      – Смерды есть смерды, – втолковывал между тем Стас. – Они все равно сдохнут, даже если ты их вылечишь. Это их судьба, Санек, глупо это отрицать.

      Его темные брови хмурились, когда он формулировал очередной аргумент.

      – Не сегодня – так через пятьдесят или сто лет. Сдохнут по любому, сам знаешь, – продолжал мой друг. – Ну и зачем тратить на них время?

      – Они достойны лучшей жизни, – ответил я. – Не в бедности, не в этом технологическом убожестве, – махнул я на допотопную камеру флюорографии в углу. – И уж тем более не в резервации, куда мы их сейчас сгоняем.

      – Ты не понял, – помотал круглой головой Стас.

      Разговор угас. Я достал сигарету и вышел из палаты.

      Тень под козырьком у входа обдала жаром, у меня было ощущение, что из бани я попал в промышленную печь. Курить сразу расхотелось.

      На крыльце госпиталя сидел Гена и возился с какой-то собачонкой.

      – Что за порода? – спросил я.

      – Дворянская, – улыбнулся Гена. – Оставим его?

      Я присмотрелся к собаке. Задняя лапа перебита, скорее всего осколком, все ребра на боках можно пересчитать, еле стоит на ногах, язык вывален от жары, но хвост виляет как сумасшедший.

      – Оставляй, – кивнул я. – Подлатаем. Только в палату не пускай.

      – Тихо, тихо, Тузик, – захохотал Гена, когда пес полез облизывать его бородатое лицо и покрытые татуировками руки. – Сейчас покормим тебя…