Третья ракета. Василь Быков

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ чном ясном раздолье. Ветровые потоки постепенно относят их в сторону, но птицы, важно взмахнув крыльями, опять набирают высоту и долго парят в поднебесье.

      Аисты часто прилетают сюда в погожую предвечернюю пору и кружатся, наверно, высматривая какое-нибудь болотце, камышовую заводь или лужок, чтобы поискать корма, напиться, а то и просто, по извечному обычаю, в раздумье постоять на одной ноге. Но теперь возле заводей, у приречных болот, на всех полях и дорогах – люди. Не успевают птицы сколько-нибудь снизиться, как на земле начинают трещать пулеметные очереди, высокий голубой простор зло прошивают невидимые шмели-пули, аисты пугливо бросаются в стороны и торопливо улетают к предгорьям Карпат.

      Без аистов синее небо становится пустым и скучным, в нем не за что зацепиться взгляду, я прищуриваюсь и дремотно притихаю.

      Вдруг на бруствере что-то резко щелкает, будто невидимый хлыст бьет по иссохшей пыльной земле, и я, вздрогнув, пробуждаюсь от сонливой задумчивости. В окопе по-прежнему тихо, все спят, только на ступеньках ерзает что-то Лешка Задорожный, наш заряжающий. Он в нижней рубашке с незавязанными и разметанными на широкой груди тесемками; голые до локтей, сплошь покрытые татуировкой руки его держат промасленную гимнастерку, на вороте которой болтается непришитый конец подворотничка. Лукавые Лешкины глаза на круглом бровастом лице часто мигают, как это бывает у провинившегося в чем-то человека.

      – Собака! – неизвестно к кому обращаясь, говорит Лешка. – Я ж тебя подразню!

      Он кладет на ступеньки гимнастерку с надраенным до блеска гвардейским значком и хватает стоящую рядом лопату. Я не успеваю еще сообразить, что к чему, как Лешка тихонько высовывает из-за бруствера точечный ее черенок.

      «Чвик!» – и на бруствере вдребезги разлетается сухой ком земли.

      Лешка вздрагивает, но, заметив, что я увидел его проделку, озорно улыбается и уже смелее высовывает из окопа лопату. Где-то в неприятельской стороне слышится выстрел, и одновременно новая пуля откалывает толстую щепку от лопаты.

      – Не порть инструмент, – говорю я Лешке. – Нашел занятие!

      – Не-ет! Уж я его подразню, собаку!..

      Он снова выставляет лопату. В то же мгновение четко слышится: «чвик», «чвик», – и с бруствера брызжет земля.

      – О, законно! Позлись, позлись! – довольно говорит Лешка.

      Он хочет сказать и еще что-то, но не успевает раскрыть рта, как устоявшаяся вокруг тишина нарушается грохотом крупнокалиберного пулемета. Песок, комья земли и клочья кукурузы разлетаются с бруствера, сыплются на лица, головы, спины, спящих в окопе людей. Но очередь короткая, она вдруг утихает, и ветер медленно сдувает с бруствера пыль.

      – Что это? Что за безобразие? – кричит из дальнего конца окопа наш командир, старший сержант Желтых.

      Как и все, он спал, но, очевидно, командирское чутье подсказало ему, что кто-то провинился. Пригнувшись, без ремня, в расстегнутой гимнастерке, на которой позвякивает полдюжины медалей, он перелезает через спящие тела к Лешке.

      – Тебе что, тесно в окопе? – со сдержанной злостью спрашивает он заряжающего.

      Тот сидит внизу, присыпанный землей, и, обнажая свои красивые широкие зубы, нагловато ухмыляется:

      – Да вон Ганс! Чуть иголку из пальцев не вышиб, зараза!

      – Иголку у него вышиб! Все баловство! Ты что, сосунок? Объяснить тебе, что к чему?

      С минуту Желтых зло и неподвижно смотрит сверху вниз на Лешку. Однако тишина больше не нарушается, и старший сержант, успокаиваясь, начинает отряхивать с головы и усов песок. Потом он переводит все еще недовольный взгляд на нас – его подчиненных. Глаза у командира маленькие, неопределенного, будто вылинявшего, цвета, они остро смотрят из-под мохнатых строгих бровей: пожилое, синее, побитое порохом лицо его не предвещает добра.

      – Чего разлегся? – вдруг босой ногой он толкает меня. – Не на курорте. А ну, марш наблюдать!

      Я не торопясь поднимаюсь с шинели, в душе ругая Лешку за неуместную шутку, а командир стоит и хмуро оглядывает остальных.

      – А ты, Одноухий! Нечего притворяться: вижу, не спишь! Подъем! – командует он снарядному Кривенку, который, надвинув пилотку на смуглое, перекошенное шрамом лицо, неподвижно лежит на дне окопа.

      Но Кривенок не шевелится, и Желтых, наклонившись, дергает его за рукав.

      – А ну, подъем!

      Солдат нехотя раскрывает сердитые глаза.

      – Не понукай! Не запряг!

      – Что не запряг, подъем, говорю!

      Кривенок лениво встает и, удобнее устраиваясь под стенкой окопа, ворчит:

      – Порядочек! Не успеешь вздремнуть – подъем…

      Желтых СКАЧАТЬ