История русской женщины. Серафим Шашков

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ воли». Та же палочная система рекомендуется по отношению к жене, рабам и рабыням, который, по Домострою, «Богом созданы суть и нам от Бога поручены на послугу». «Домострой» и другие поучительные сочинения запрещают даже сильно любить детей, потому что неумеренная любовь к ним так же пагубна, как и «вино, безмерно пиемое». Не любовь, а страх должен лежать в основе отношений отца к детям. Ему запрещается даже играть и шутить с ними. «Накажи чадо, и удивит тя; не играй с ним, да не сотворит печали; не смейся с ним, да не поболиши о нём».

      При всем том, что большинство подобных правил и наставлений было заимствовано из чуждых, византийских источников, это заимствование было чисто формальное, и русская жизнь совершенно самостоятельно приготовила почву, на которой беспрепятственно и сразу акклиматизировались эти домостроевские, византийские доктрины. Старинный отец, как и современный нам Тит Титыч Брусков[16], держал свой дом в таком рабском подчинении и страхе, о которых невозможно составить себе понятия даже по «Домострою». Действительность не только выполняла домостроевские идеалы, но даже далеко превосходила их. Семья была чем-то в роде арестантской команды, сдерживаемой в повиновении только страхом палки и плети, а отец – грозою всех домочадцев, владыкой, который «в своём доме что хочет, то и делает, и никто ему не указ», как выражается Тит Титыч. Воспитанный под игом отеческого самовластия, видевший вокруг себя только отношения рабов и деспотов и веривший в священную непреложность таких порядков, русский человек, освободившись из-под родительской опеки и сделавшись самостоятельным домовладыкой, естественно, превращался в такого же деспота и самодура, каким был и воспитавший его тятенька. Воцарившись в своей семье, он не хотел знать никаких других законов, кроме своей воли, дикой своим невежеством и необузданной в своих животных инстинктах. Проникая собою и всю общественную жизнь, патриархальные принципы и здесь утверждали такой же точно режим самодурства, какой мы видим в семействе. Иван Грозный и Тит Титыч Брусков являются каждый в своей сфере порождениями и представителями одних и тех же принципов…

      По общему народному убеждению, отец мог делать с своими детьми всё, что ему было угодно. «Моё детище, – хочу с кашей ем, хочу масло пахтаю», говорит такой отец у Островского, и эта идея безграничной отеческой власти проходит через всю нашу историю. Над жизнью и смертью детей отцы хотя и не имели права, но, с другой стороны, за убийство их закон налагал на них столь лёгкое сравнительно наказание, что тем самым как бы признавал необузданность родительского произвола, и самое детоубийство считал только грехом, а не преступлением. «Буде отец или мать, говорить Уложение Алексея, – сына или дочь убиет до смерти, и их за то посадити в тюрьму на год, а отсидев в тюрьме год, приходить им к церкви божией и объявляти тот свой грех людям вслух, а смертью отца или матери за сына и за дочь не казнити». Что же касается побоев, увечий, самых варварских истязаний, то ни закон, ни общественное мнение нисколько не охраняли от них детей, хотя сплошь СКАЧАТЬ