– Угу.
– И когда мы пойдем к нему? – Я вернул бинокль Греку, он осторожно закрыл его окуляры крышками.
– В полвосьмого.
– Почему так поздно?
Он смотрел на меня как на идиота.
– Потому что в восемь он пойдет на почту, не тупи, ради бога.
Я кивнул так, словно понял замысел.
– Легенда такая, – сказал он. – Нам задали написать доклад по истории родного края, и мы такие, значит, решили написать об основании нашего достославного института.
– Погоди, какого института? Я думал, он сельскохозяйственный.
– Так, не отвлекайся. Сначала спросим старика о жизни, и все такое, а потом я такой как бы случайно спрошу про озеро. – Он посмотрел на меня. – Понял-нет?
– Понял.
– Деньги взял?
– Да.
– Идем. Надо купить торт.
– Зачем?
– Мы же идем в гости. Никто не ходит в гости без торта. Это невежливо.
Наконец впереди показались свинарники. Длинные, грязные, затертые здания. Коричневые, похожие на огромные прямоугольные какашки. Вообще-то еще в прошлом месяце тут было три свинарника, но один из них сгорел. Со всеми свиньями внутри… Говорят, это было ужасно – свиньи горели заживо и визжали, и визг их был похож на человеческие вопли. И запах. Запах паленого мяса. Жители пытались помочь – кто-то сорвал замок с двери, открыл загоны, и свиньи вырвались наружу – горящие, живые факелы – и бегали по заснеженному полю, визжа и сталкиваясь, разбрасывая искры, как медленные, полные боли шаровые молнии. И так и падали замертво, прямо в снег и горели-горели-горели-горели. Я сам не видел этого, но то, что мне рассказывали, ужасно. Мне очень долго потом снились кошмары – я видел их, этих свиней, они горели и просили о помощи, но я не мог помочь, потому что в том сне я жил в мире, где воды не существует.
Теперь на месте сгоревшего свинарника – пепелище. Только сваи торчат из земли и одна стена.
Мы подходили к дому старика: кирпичный коттедж, два маленьких окна, похожие на подслеповатые, старческие глаза. Стекла в них грязные, мутные – словно подернутые подступающей глаукомой.
Рядом с домом – большая клетка, а в ней Фарадей, огромный пес, помесь кавказской овчарки, самоедской лайки (и, возможно, лернейской гидры). Огромный, седой. Шерсть в колтунах.
– Не бойся. Он взаперти. А лаять он не умеет, – сказал Грек.
Я это знал. О Фарадее у нас тоже слагали легенды. Пес то ли родился без голосовых связок, то ли потерял их после операции. Пацаны говорили, что сам Косарь вырезал псу «гавкалку» специально, чтобы превратить собаку в идеальное оружие. Фарадей нападал неожиданно и тихо. Говорят, он даже бегает беззвучно, мол, лапы его не касаются земли. Пес-ниндзя.
Мы поднялись на крыльцо, и Грек постучал в дверь. Я озирался на клетку с Фарадеем. Пес спокойно лежал в тени, положив свою огромную голову на скрещенные лапы.
Дверь долго не открывали. СКАЧАТЬ