Тубанар. Андрей Рубанов

Чтение книги онлайн.

      Примерно за два года до того, как все началось, мне был знак.

      Я вдруг стал испытывать страх инфекции.

      Никогда у меня не было таких страхов, всю жизнь пил из грязных стаканов, докуривал чужие сигареты, обменивался рукопожатиями с больными СПИДом. Мой круг общения всегда наполовину состоял и до сих пор состоит из подонков, убийц, барыг и наркоманов, многие сидели в тюрьмах и лагерях, многие инфицированы гепатитом, менингитом, туберкулезом и черт знает чем.

      Глупо бояться заразы, проживая в нижнем слое общества.

      Но я вдруг стал бояться.

      В метро ловил себя на том, что стараюсь отодвинуться от людей, особенно от бедно одетых азиатов. Отворачивал лицо.

      Зимой и осенью перчаток не снимал.

      Стал обращать внимание, как много вокруг кашляющих, чихающих и просто распространяющих зловоние.

      Эта фобия – страх заразы – то появлялась, то исчезала и никогда не мешала мне. Это был не страх даже, а внезапно возникающий фантазм, важен был не он сам, а то, что его никогда не существовало – и вот он появился.

      И сбылся спустя два года.

      Теперь мне пришлось собрать манатки и сдаться в приемный покой больницы.

      – Два месяца, – предупредили врачи.

      Я почувствовал ужас.

      – Это минимум, – добавили они.

      Разговор произошел накануне; потребовалось несколько дней ожидания, прежде чем освободится койка; мне предложили на выбор новую больницу на окраине или старую в центре Москвы, я выбрал центр и не прогадал.

      Двухэтажную, жирного красного кирпича больницу построили больше ста лет назад, и сначала тут была богадельня, шаркали ревматическими ногами дореволюционные старушки и старички. Теперь ни следа от них не осталось, и по гулким коридорам под высокими потолками прохаживались в разных направлениях вялые люди в спортивных штанах, с лицами цвета старого асфальта – туберкулезные больные. О старых временах напоминали только сама архитектура, полукруглые окна, и еще часовня на втором этаже, напротив главного входа. В часовне теперь устроили столовую. Пожирая утреннюю кашу без соли и сахара, я имел возможность поднять глаза и прочитать на стене какую-нибудь фразу на церковно-славянском, вроде «Спастися душам нашим».

      Ситуация была неприятная, но не составила для меня большой драмы; наоборот, попадание на казенную койку означало символическое дно, конец одного важного периода и начало другого.

      Чтобы пойти вверх, надо опуститься на дно и оттолкнуться.

      Мне было сорок семь лет, опыта достаточно. Я знал, что, если у человека случается спад, человек не может преодолеть этот спад простым усилием воли.

      Спад остановится сам.

      Человек будет скользить вниз, пока не достигнет нижней точки.