Уже почти год обучался он у знаменитого францисканского монаха – у падре Мартини. Занимался с охотой, вдумчиво. Однако и от жизни италианской – в городе Болонье и ее окрестностях безостановочно бурлящей – не отстранялся.
Тому свидетельство – коротенькая приписка, обнаруженная Евстигнеем на одном из задних, не подшитых к остальными, листов скоковской партитуры.
Петруша сочинил синфонию! Вот так сурприз, вот не ждали! Сочинил и прислал из Болоньи в виде отчета.
В определении Совета Академии, от 25 сентября 1780 года, про ту синфонию для оркестра, присланную «пенсионером» Скоковом, было указано:
«Синфонию сию отдать в музыкальный класс ученику Ипатьеву».
Словно знал Петруша, кому отдадут. Ах, бес! Умен, догадлив. Кто, кроме него, Еська, с партитурой чужой возиться в Академии станет? Ясное дело, никто. Но эти-то, эти мыши канцелярские! Снова бумагу испортили: накалякали – «Ипатьеву». Евстигнеюшка кисло сморщился. Когда же выучатся верно его прозванье употреблять? Какой, к чертям, Ипатьев? Фомин! Фомин!
Он совсем было осерчал, решив отложить разбор синфонии на потом, подхватил ее со стола, собрался кинуть на подоконник…
Тут-то нотный листок с припиской из партитуры и выпал.
Петруша писал:
«Друг лубезный! Да не попадет сия запись ни пред чьи злодейски очи!
Живу я здесь – порядочно. Падре Мартини старикан тихий, добрый. Музыку толкует – никакому Раупаху, а тем паче Буинию не снилось. Обучаюсь у его милости двойному контрапункту… Эх! Не возвращаться бы в Питер вовсе!
Главное, одначе, не в этом. Расскажу тебе про карнавал. А еще – про некую Альцесту, прямиком с оперной сцены ко мне в постель перепрыгнувшую…»
Евстигней покраснел, оглянулся.
Но и оглядываться было нечего: пребывал он в музыкальном классе один-одинешенек. С трепетом и опаской снова заглянул в письмо. Там все было прельстительно: Петруша благоденствовал в Италии, по-птичьи – бегло и вкось – выставлял нотные знаки, щеголял словами, услаждал себя карнавалами.
– Еще и подписался, злодей: Пиетро Скокофф…
Жил синьор Пиетро и впрямь привольно.
Дурашлив, игрив, но когда надо – усидчив, внимателен. Сам про себя (не то что Евстигней, угрюмец) никогда не размышлял. Чего и размышлять? Следует выводить на бумаге ноты и время от времени освежать их игрой, а уж после все написанное доводить до публичного исполнения. Дорога – ясна, пряма.
А тут еще подвезло Петруше. Узнал он: по Европе (не оглашая личности, неведомкою, под именем графа Северного) путешествует сам Десцендент! То бишь наследник российского престола Павел Петрович. С супругою Марией Федоровной.
Откуда ни возьмись – дерзкая мысль: поднести в дар Наследнику свеженькую, только-только начисто переписанную кантату. Да как?
Здесь мог бы помочь стихотворец Манфреди, на чьи бредовые италианские вирши и была положена Петрушина кантата.
Манфреди СКАЧАТЬ