Так Алымушка – изредка, полузаметно – стала являться в стенах Академии художеств. Впрочем, на людях сия странная пара – воспитатель и воспитанница – показывались мало. Алымушка сему стойко противилась.
Сперва она в обществе Бецкого вообще дичилась, никла. Затем приноровилась. А со временем, приметив за Иван Иванычем вовсе не отцовские чувства, стала ими потихоньку пользоваться, управлять.
Чуя растущее неодобрение своей поздней страсти – не одобрял двор, не одобряли профессора Академии, – Иван Иванович уповал теперь на одну лишь Катеринхен. Но та хмурилась и выказывать по сему случаю восхищенья явно не собиралась.
«А ведь могла бы! У самой – рыльце в пушку! Сама грешит и другим грешить дозволяет! Другим – но не мне, самому близкому… самому…»
Страсть приходилось загонять в угол, уродовать, сжимать в кулак. Вместо будущей честной женитьбы обстоятельства заставляли думать о способах иных (весьма, кстати, привычных): следовало тайно приохотить Алымушку к своей постели, затем половчей выдать замуж, а затем уже приохотить заново, надолго…
Шелест платья, подол, рукав. Запах одежды, вздох, смешок…
Вот и все, что в быстром мелькании удавалось увидать и услыхать Евстигнею во время таинственных приездов Алымушки.
Однако ж – изловчился. Разок-другой подстерег ее.
Увидав Алымушку близко – был ошеломлен навек. Что с тем ошеломлением делать и куда его упрятать – а прятать было необходимо, – не знал. Не то что взаимности, даже обстоятельного разговора с полковничьей дочерью ожидать не смел. (Про то, чья Алымушка дочь, было выведано у академического дядьки, у вдумчивого соглядатая Нафтолия Портнова.)
И всего бы лучше, когда б Алымушка не замечала его вовсе. Еще лучше – презирала. Но не тут-то было! Кто-то, словно невидимыми нитями, пытался приметать Евстигнея к Алымушке: при случайных встречах она улыбалась ему ласковей, чем иным прочим, краснела больше, головку темно-русую клонила долу медленней.
Это заметили некоторые из воспитанников. А коль заметили воспитанники – того и жди: профессора, а главное сам Иван Иванович Бецкой заметит!
Выхода из любовного тупика не было.
Выход, однако, нашелся.
Подслушав, как Алымушка играет на арфе, Евстигней стал таковой же музыкальный снаряд разыскивать. Арфы, однако, ни в инструментарии Воспитательного училища, ни в самой Академии не обнаружилось.
Зато в библиотеке Евстигней вычитал про тот музыкальный снаряд все, что мог. Быстро уразумел конструкцию и способ извлечения звуков. Даже навострился представлять себе немца Якова Хохбрукера (каковой немец еще в году 1720-м изобрел механизм для получения на арфе полутонов, сиречь хроматизмов).
Иногда немец сиживал перед Евстигнеюшкой, как живой: пел, мастерил, пофыркивал на незнакомую ему обстановку, СКАЧАТЬ