скрыть безденежье, о нём говорили с пренебрежительной шутливостью и преувеличенно громко смеялись. Дома никому больше не сиделось и, наводнив город, люди бродили по бульварам, спускались толпами к набережной Карповки, кружили по центру, и это хаотическое движение производило обманчивое впечатление какого-то странного карнавала с натянутыми улыбками, не сходившими с лиц, с масками веселья, которого не было и в помине. Рабочий Пётр Н. появлялся здесь с удовольствием, обычно под хмельком, разбрасывая направо-налево шутки, не сходившие у него с языка. Спасаясь от одиночества, вышагивал вместе со всеми и учитель Петров – в угрюмом молчании обжигая встречных ястребиным взглядом. Время от времени кто-то, иногда несколько человек сразу, взбирались на уличный бордюр и, глядя поверх толпы, выискивали глазами знакомых. Зачем? Разве им было что сказать? А люди шли и шли. О чём при этом они размышляли? Явно не о встречных, не о том, на что они живут (и, главное, будут жить), не о том, кем работают, если на них ещё не легла длинная тень безработицы, и вряд ли о том, через что им пришлось пройти в жизни, и через что – нет, и уж точно не о том, кем они считали себя, кого представляли перед другими, играя роли в общественном круговороте. Это никого не интересовало. Потому что каждый, так или иначе, думал лишь о себе. И каждый догадывался об этом, проецируя собственное «я», так что мысли окружавших, тех, кого случайно задевали плечом, или тех, с кем пересекались взглядом, были как на ладони. И главная среди них была та, что совершенно неизвестно, чего ждать впереди и что ещё предстоит им испытать вместе с другими гулявшими. Это бесцельное роение походило, таким образом, на пчелиный танец смерти. Но участвовали в нём не все. Алексей К. и Зинаида О. вполне обходились без этого. Инженер играл в шахматы, а бухгалтерша возилась на огороде. Впрочем, людей в этом странном шествии хватало и без них. Чего здесь было больше – показного веселья или безудержного страха? Это оставалось тайной для самих златорайцев. В глубине же все испытывали непреодолимое желание выговориться, и если вдруг находилась сочувствовавшая пара ушей, спешили вывернуть наизнанку своё отчаяние. Но способных выслушивать день ото дня попадалось всё меньше, их число буквально таяло на глазах, и шествие по городу продолжалось в молчании, словно это была какая-то траурная церемония. И всё же они держались. Надо отдать им должное, держались молодцом. Никто не позволял себе раскисать, не требовал жалости, внешне златорайцы переносили всё вполне достойно, а что происходило в душе, в душе и оставалось, бедные-несчастные, они даже пытались отпускать на свой счёт остроты, это было просто верхом мужества, хотя в ушах у всех уже стоял злобный хохот безработицы.
А деньги между тем заканчивались. Первое время многие ходили по домам в поисках подработки, нет-нет, до попрошайничества ещё не дошло, не просили даже в долг: честно предлагали взяться за любое мелкое дело – выкосить газоны, починить протекавший водопровод, короче, помочь по хозяйству или посидеть с ребёнком, с этим приходили женщины, бравшиеся заодно вымыть полы, окна, постирать,
СКАЧАТЬ
