Метроленд. Джулиан Барнс

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ действовала нам на нервы на протяжении всей молчаливой трапезы. На матушку я тоже не похож. Кое-кто утверждает, что у меня мамины глаза; но даже если это так, то больше во мне нет ничего от мамы.

      Я часто задумывался, а родственник ли я им вообще? И разве я мог удержать в себе эти мысли и не указать родителям на наши столь очевидные различия?

      – Мама, а я у вас не приемный? – (Вполне нормальный вопрос.)

      Слева послышалось слабое шевеление. Братец с сестрой продолжали читать как ни в чем не бывало.

      – Нет, конечно. Сэндвичи взял?

      – Взял, взял. Но может быть, есть хоть какая-то вероятность, что меня перепутали в роддоме? – И я кивнул на Мэри с Найджелом для иллюстрации.

      Отец тихонько откашлялся, прочищая горло.

      – Тебе пора в школу, Кристофер.

      Ладно. Вовсе не исключено, что они мне врали.

      Для нас с Тони отцовство или материнство было преступлением из разряда особо тяжких. Наличие mens rea[39] было вовсе не обязательным, одного actus reus[40] рождения было вполне достаточно. Рассмотрев все обстоятельства данного дела, равно как и социальное происхождение обвиняемых, мы вынесли следующий приговор: пожизненное условное освобождение преступников на поруки и бессрочные исправительные работы. Что же касается нас самих – жертв, mal-aimés[41], – мы давно поняли, что независимости и свободы можно достичь лишь последовательным и непреклонным неприятием всяких условностей и ограничений. Камю превзошел всех со своим «Aujourd’hui Maman est morte. Ou peut-être hier»[42]. Неуправляемость и отрицание всяческих правил считались священным долгом каждого уважающего себя подростка.

      Но на практике все оказалось сложнее, чем мы себе представляли. Весь процесс четко разделялся на два этапа. Первый этап – мы называли его «Выжженная земля» – включал систематическое отрицание, упрямое и сознательное противоречие общепринятым нормам, широкомасштабную, уничижительную критику всех и вся с позиций предельного анархизма. В конце концов, мы тоже имели самое непосредственное отношение к поколению «сердитых молодых людей».

      – Ты понимаешь, – как-то спросил я у Тони на большой перемене, когда мы поднялись на балкон для шестиклассников и прохлаждались там очень даже неконструктивно, – что мы с тобой тоже из поколения «рассерженных молодых людей»?

      – Ага, и мне это нравится, хотя и бесит. – Его неизменная кривая улыбочка.

      – И что, когда мы вырастем и состаримся, наши… племянники и племянницы спросят, что мы с тобой делали в эпоху Великих Рассерженных?

      – Ну понятное дело: сердились.

      – А тебе не кажется, что это какой-то бред, что мы в школе проходим Осборна[43] с дремучим Ранкастером? Я имею в виду, разве это не похоже на некую институционализацию?

      – Это ты о чем?

      – Ну, СКАЧАТЬ