Моонзунд. Том 2. Валентин Пикуль

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ его пропагандой, побегут и другие. Вот что страшно, вот что преступно!

      – Маркс учит, – заметил Грапф, – что у пролетария нет отечества, нет любви к родине. Патриотизм коммунисты причисляют к серии буржуазных извращений ума и сердца…

      Вестовой Платков сбросил с плеча полотенце, навестил Хватова.

      – А там опять… контрят! До чего мне надоело посуду для них перемывать. Петряев-гад сейчас сразу две тарелки испачкал. Хлеба кусок возьмет – давай под него тарелку. Ведь скатерть чистая. Взял бы да положил хлеб на стол, как все порядочные люди делают. Так нет, ему еще тарелку подавай. Мне уж так опротивело, что я плюну, бывает, полотенцем по тарелке, плевок разотру и подаю к столу – «чисто, ваше благородие!».

      Хатов собирался ехать в Петроград. Набрав в рот сахарного песку, он разжевывал его до сиропного состояния, потом клейкую жижицу искусно размазывал языком по своим ботинкам. Обувь на глазах преображалась – становилась лаковой, как из магазина.

      – Еду по делам, – сообщил. – Князь Кропоткин, наш вождь, из эмиграции возвращается. Сорок один годочек не бывал дома человек. Большевики Ленина своего на ять встречали. Мы тоже не подгадим… вот, еду! Ежели не приду встречать – старикашка обидится.

      2

      Солнце плавило гельсингфорсский рейд, на котором в томительном зное застыли раскаленные утюги дредноутов. Броня палуб обжигала матросам пятки. Купались много: прямо с мостиков в воду – бултых. Потом лезли на корабль по балясинам штормовых трапов; голые, плясали на шкафутах, вытряхивая из ушей воду. Когда солнце уходило за античную храмину финляндского сената, над рейдом свежело.

      Вечерами эскадра отдыхала от митингов, от ораторов и резолюций, от которых команды уставали гораздо больше, чем раньше от вахт, боев и приборок. Заводили граммофоны. Каждый корабль имел свою любимую пластинку. Ее гоняли часами, радуя себя и досаждая другим. О, российские граммофоны, вас никогда не позабыть!..

      С учебной авиаматки «Орлица» жалобно выстрадал Морфесси:

      Вы просите песен – их нет у меня,

      На сердце такая немая тоска…

      А затем и полилось… До глубокой ночи рыдала на дредноуте «Петропавловск» Настя Вяльцева:

      Дай, милый друг, на счастье руку,

      Гитары звук разгонит скуку…

      На посыльной «Кунице» дурачились в грамзаписи популярные клоуны Бим и Бом, а на благородной «Ариадне», борта которой были украшены красными крестами, гоняли по кругу, как шахтерскую лошадь, еврейского куплетиста Зангерталя:

      Армянин молодой

      рядом в комнате жил,

      и он с Саррой моей

      шуры-муры крутил…

      Из кают-компании элегантной яхты «Озилия» слышался изнуренный надлом Вертинского:

      К мысу радости, к скалам печали ли,

      к островам ли сиреневых птиц,

      все равно, где бы мы ни причалили,

      не поднять нам усталых ресниц…

      Эсминец «Эмир Бухарский» обожал СКАЧАТЬ