– «Да».
– И это уже фатализм. В обоих случаях – лишь забвение, тоска и одиночество. Это и есть плата за чистый разум. Разум, который сопротивляется мировой мории, мировой глупости.
– «Всё так плохо»?
– На самом деле, всё ещё хуже. Но в любой ситуации, я остаюсь оптимистом. Это и есть мои убеждения – убеждения метамодерниста – колебаться между двумя правильными ответами. Оптимизмом и реализмом. Уверенностью и забвением. И я верю, что мне удастся найти отсюда выход.
Играла музыка Йена Фергюсона «The Sarto Klyn V». Я ненадолго замолчал. Но затем продолжил с новой силой, которую мне придал запах рома и сигарет. Им был пропитан воздух этого бара. И ты либо травишься, либо наслаждаешься.
– Слова – лишь концептуальное отображение реальности. Её тень. Но моя тень – не я. Для выражения великих идей, порой, нахватает слов. Не из-за бедности словарного запаса. А из-за того, что ни в одном языке нет таких слов. Они есть только в музыке. Но её можно не понять. Именно поэтому люди страдают от непонимания.
– «Так и есть».
– Об этом писал Сартр. Это есть мировая бездна. Вечная тошнота и одиночество. Но это, в то же время, предохранительный барьер. Это мир, в котором мужчины и женщины стесняются своих чувств. Тот самый взрослый мир, единственным спасением от которого есть сумасшествие. Или здоровый оптимизм.
– Хкесос, – сказал он, прикрыв глаза и покачав головой.
Это не имело точного перевода. Однако понимать этот жест можно было так: «Мне жаль тебя». Но сказал он только это. Не «Я сострадаю тебе», а «Мне жаль тебя». Что, нередко, совсем разные вещи. Вскоре, одиночество, которое испарилось во время разговора, нахлынуло с новой силой.
Лекарство от этой патологии, от болезни, есть. Иное дело – никто не собирается меня лечить. Ведь здесь нужна добрая воля. А кому нужен одинокий учитель истории, который смотрит на мир сквозь страницы тысяч книг и сквозь розово-серые очки.
Родным? Друзьям? Никому.
Но ничего страшного. Дело житейское. С самого рождения, мы редко кому-то по-настоящему нужны. Это норма. И с этим вполне можно выжить.
Подошел бармен и в своей манере попросил оплатить счёт.
– Где деньги, сука?
– На, сука.
Я протянул ему купюру в двадцать кредитов. Он взял её, пожелав нам «хорошей дороги».
Мы прошли несколько кварталов в обоюдном, естественном молчании. В это время, солнце уже почти скрылось за горизонтом. Я смотрел на оранжевые дома, оранжевые улицы и этот город в тонах и звуках умирающего солнца. Чем не конец света.
Нет.
Разве я единственное за всю историю существо, которое попало действительно в безысходную ситуацию? Всё ещё можно изменить. И я сделаю это.
Мы дошли до перекрёстка. Наши дороги расходились. Мы остановились и посмотрели друг на друга.
– Жопа-ебать, – сказал Томас.
– И СКАЧАТЬ