Учебник рисования. Максим Кантор

Чтение книги онлайн.

      – Да и западничество – тоже тупиковый путь. Так и мечемся всю жизнь между двумя тупиками, – это сказал человек, стоящий к ним вполоборота, из другой группы. Он сказал это как-то неожиданно зло и сам растерялся от своего тона. Никто не звал его вмешиваться, да и подслушивать тоже не звали. Встрявший в беседу человек заморгал, хотел было извиниться, потом понял, что и это нелепо, и отвернулся так же бестактно, как и влез в беседу.

      Семен Струев перешел к следующей группе, откуда и пришла реплика. Он знал всех в этом зале.

      Другая группа, состоящая из профессора истории Сергея Татарникова, искусствоведа Рихтера и протоиерея Николая Павлинова, тем временем обсуждала иные вопросы – не злободневные, но онтологические. Татарников, как обычно, пикировался с Рихтером, а протоиерей их примирял. Татарников просто подхватил обрывок беседы соседей и, по своей привычке спорить, встрял с мнением. Теперь он продолжал разговор с Рихтером. Соломон Рихтер говорил так:

      – Россия по историческому развитию своему – приговорена быть пограничной территорией. Так сказать, фронтир. Между Великой степью и европейской цивилизацией, между быстро бегущим временем Запада и медленным временем Востока.

      – Для чего, скажите на милость, употреблять французский термин frontière, говоря о России? – возразил ему Татарников. – Почему «фронтьер»? Нам, русским, всегда мнится: вклей иностранное слово – и дело прояснишь. Добро б хоть Россия с Францией граничила. А граничит она с Афганистаном да с Чечней, при чем тут frontier? Скажите уж по-турецки или на фарси. Разве я не прав, батюшка?

      – Россия – трансформатор; если представить, что есть трансформатор, переключающий не энергию, а время… – гнул свое Рихтер.

      Отец Николай, не имея привычки вслушиваться в слова других, говорил раскатисто:

      – Ах, как это трудно – понять себя. Чего нам не хватает, так это культуры. Культура должна проявляться буквально во всем. Ведь что такое культура? А? В Равенне, например, – говорил отец Николай, – великолепная форель. И это не мешает смотреть на мозаики. Головокружительная красота – дух захватывает; мозаики, от которых сердце бьется так, что аж в ушах звенит, и когда от всего этого хочется просто, вульгарно передохнуть, спускаешься с холма, и слева… Вы бывали в Равенне? – спросил он Рихтера.

      – Да. То есть сам не бывал, – сбитый с толку Рихтер развел руками, – но мозаики знаю. По книгам.

      – Я сейчас о другом. Так вот, обычный, совершенно ординарный ресторанчик, из тех, куда заходят на бегу, перехватить кусок на скорую руку. Ждешь там найти какую-нибудь позавчерашнюю пиццу. Думаешь, вот сейчас шмякнут на тарелку кусок прогорклой мерзости. Но подают свежайшую, только что пойманную и, наверное, доставленную с озера Фузаро – форель. Жарят на рашпере, хрустящая корочка, золотистая, – кстати, хребет у форели отделяется на удивление легко – поливаешь ее лимоном – и с холодным Фраскате…

      – Прекрати, Николай – говорил Татарников, – у меня язва, и от твоих рассказов может приступ начаться.

СКАЧАТЬ