Жертва вечерняя. Петр Боборыкин

Чтение книги онлайн.

      Косматый поэт громко-прегромко расхохотался… Какие зубы! О ужас! Обращается ко мне:

      – По четвергам – секретнейший союз.

      Я прекрасно запомнила его фразу. Все рассмеялись. Кажется, это какой-то стих. Но откуда? Не знаю.

      Плавикова начала приставать к поэту, чтоб он прочел какие-нибудь стихи.

      Как бишь она называла… Ах, Боже мой!.. Так еще важно выговаривала она это слово…

      Да, вспомнила: в "антологическом" каком-то роде все она просила. Словом, было скучно, до истерики.

      Третий экземпляр: толстый господин, отирал все лоб платком. Ни дать ни взять, швейцар у Софи. Такая фамилия, что я чуть-чуть не фыркнула, когда Плавикова представила мне и этого урода. Что-то вроде Гелиотропова… Нет, не Гелиотропов. Духовное что-то… наверное, из кутейников.

      Он ко мне подсаживается и говорит (о ужас!):

      – Вы, сударыня, посещаете комитет грамотности?

      – Что-с?

      – Не изволите заниматься этим вопросом?

      И все отирает себе лоб… Мне даже гадко стало.

      Плавикова продолжала приставать к косматому поэту. Он облокотился на стол и сделал пресмешную гримасу: рот скривил и полузакрыл глаза. Должно быть, поэты всегда так читают.

      И как он читает! Я лучше прочту. В нос, нараспев, торжественно и глупо.

      Все остались очень довольны, кроме меня. Я наконец встала, потому что г. Гелиотропов, сидя около меня, начал как-то сопеть.

      Мы очутились в стороне с г. Домбровичем.

      Он вдруг мне говорит:

      – Я вас видел в *** посольстве.

      – Вы бываете там? – вырвалось у меня.

      Вопрос был не совсем вежлив. Я даже покраснела.

      – Вы очень любезны, – сказал он и поклонился.

      – Вы меня не поняли… – начала я оправдываться.

      – Очень хорошо понял и вовсе не обижаюсь. Мои собраты сами виноваты, что на них смотрят, как на каких-то иерихонцев.

      Я расхохоталась его слову.

      – Каюсь, – сказала я, – в моей… ignorance crasse [16].

      – Нечего вам каяться. Если прелестнейшие женщины (он при этом немножко насмешливо улыбался) читают все на свете, кроме произведений российской словесности, – кто же виноват? Пишущая братия, и никто больше.

      Он не рисовался. Все это сказано было шутливым тоном. Некоторые слова произносил он особенно смешно. Я отдохнула от пыхтения г. Гелиотропова. Я чувствовала, что этот Домбрович очень умный человек и, вероятно, с талантом, потому что он une célébrité [17]. И говорить мне было с ним легко. Он меня не забрасывал словами. Никаких Спиноз и Тимофей Николаевичей не явилось в разговоре. Главное: mon ignorance ne perèait pas [18].

      Но эта мягкость, в сущности, смутила меня еще более. Мне делалось все больше и больше совестно, что вот есть же у нас порядочные люди, хоть и сочинители; а мы их не знаем. Да это бы еще не беда. Мы совсем не можем поддерживать с ними серьезного СКАЧАТЬ