Что делать?. Николай Гаврилович Чернышевский

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ с три четверти часа, остававшиеся до обеда, шел самый любезный разговор в этом роде о всяких благородных предметах. Тут Дмитрий Сергеич, между прочим, высказал в порыве откровенности, что его женитьба сильно приблизилась в это время. – А как свадьба Веры Павловны? – Марья Алексевна ничего не может сказать, потому что не принуждает дочь. – Конечно; но, по его замечанию, Вера Павловна скоро решится на замужество; она ему ничего не говорила, только ведь у него глаза-то есть. Ведь мы с вами, Марья Алексевна, старые воробьи, нас на мякине не проведешь. Мне хоть лет немного, а я тоже старый воробей, тертый калач, так ли, Марья Алексевна?

      – Так, батюшка, тертый калач, тертый калач!

      Словом сказать, приятная беседа по душе с Марьею Алексевною так оживила Дмитрия Сергеича, что куда девалась его грусть! он был такой веселый, каким его Марья Алексевна еще никогда не видывала. – Тонкая бестия, шельма этакий! схапал у невесты уж не одну тысячу, – а родные-то проведали, что он карман-то понабил, да и приступили; а он им: нет, батюшка и матушка, как сын я вас готов уважать, а денег у меня для вас нет. Экая шельма-то какая! – Приятно беседовать с таким человеком, особенно когда, услышав, что Матрена вернулась, сбегаешь на кухню, сказав, что идешь в свою спальную за носовым платком, и увидишь, что вина куплено на 12 рублей 50 копеек, – ведь только третью долю выпьем за обедом, – и кондитерский пирог в 1 рубль 50 копеек – ну, это, можно сказать, брошенные деньги на пирог-то! но все же останется и пирог: можно будет кумам подать вместо варенья, все же не в убыток, а в сбереженье.

      XVI

      А Верочка сидит в своей комнате.

      «Хорошо ли я сделала, что заставила его зайти? Маменька смотрела так пристально.

      И в какое трудное положение поставила я его! Как остаться обедать?

      Боже мой, что со мной, бедной, будет?

      Есть одно средство, – говорит он, – нет, мой милый, нет никакого средства!

      Нет, есть средство, – вот оно: окно. Когда будет уже слишком тяжело, брошусь из него.

      Какая я смешная: «когда будет слишком тяжело» – а теперь-то?

      А когда бросишься в окно, как быстро, быстро полетишь, – будто не падаешь, а в самом деле летишь, – это, должно быть, очень приятно. Только потом ударишься о тротуар – ах, как жестко! и больно? нет, я думаю, боли не успеешь почувствовать, – а только очень жестко! Да ведь это один, самый коротенький миг; а зато перед этим – воздух, будто самая мягкая перина, – расступается так легко, нежно… Нет, это хорошо…

      Да, а потом? Будут все смотреть – голова разбитая, лицо разбитое, в крови, в грязи… Нет, если бы можно было на это место посыпать чистого песку, – здесь и песок-то все грязный… нет, самого белого, самого чистого… вот бы хорошо было. И лицо бы осталось не разбитое, чистое, не пугало бы никого.

      А в Париже бедные девушки задушаются чадом. Вот это хорошо; это очень, очень хорошо. А бросаться из окна нехорошо. А это хорошо.

      Как они громко там говорят. Что они говорят? – Нет, ничего не слышно.

      И я бы оставила ему записку, в которой бы все написала. СКАЧАТЬ