На двух крылах свободы и смиренья. Александр Кормашов

Чтение книги онлайн.

      Вновь пахнет май асфальтом и сиренью,

      но ты меня природой не трави.

      На двух крылах свободы и смиренья

      летает всё, что истинно в любви.

      А жизнь земна, не всё в ней мир под сенью,

      и не всегда блаженства пить фиал.

      Я с двух ковшей, свободы и смиренья,

      и руки мыл, и жажду утолял.

      И дай мне Бог, когда без слуха, зренья

      уже всерьез молиться я начну,

      из двух молитв, свободы и смиренья,

      сложить одну.

      В бухте Юг ветер южный

      и волны толчея.

      Ты всегда была мужней,

      а смеялась – ничья.

      Это я третий лишний,

      да чего уж о том.

      Вертолёт цвета вишни

      месит воздух винтом.

      Что-то крайнюю фразу

      я сказать не могу.

      Две аварии сразу

      на одном берегу.

      Нам проститься бы надо

      без терзанья судьбы.

      Солнце красит помадой

      кромку Обской губы.

      Это всё остаётся

      неразрывно с тобой:

      полуночное солнце,

      неумолчный прибой.

      Писк приборов за дверью,

      хмурый лешего взгляд.

      Хоть вокруг всех деревьев

      лишь цевьё да приклад.

      Треплет ягодный ветер

      храм мошки на крови.

      Если дело не в лете,

      то, наверно, в любви.

      В оторочке песцовой

      тонких рук полукруг.

      Я тобой окольцован,

      улетаю на юг.

      Я вижу, таких нас двое,

      нашедших тоску в печали;

      зря осень осин листвою

      трясёт, поводя плечами.

      Но ты вся полна исхода

      к началу, с первоначатью,

      как будто не мать-природа —

      любовница в чёрном платье.

      Никто тебе не загадан,

      никто не сын человечий;

      в цыганскую шаль заката

      закутаны твои плечи.

      До всех ты была тут раньше —

      людей, их самой идеи,

      до всех нас, во тьму нырявших,

      терявших всё, чем владели.

      Одна ты стояла молча,

      глядела ещё безлюбо,

      лишь тонкая слюнка волчья

      твои прожигала губы.

      И вся ты струной звучала

      самой жажды жить жаднее,

      рождённая до начала,

      рождённая до рожденья.

      Любимо – что нелюдимо.

      Любимо – что отголоски,

      когда тянет прелым дымом

      вчерашних лесов московских.

      Так тянет, что осязаешь

      всю мягкость земли и костность,

      всю заросль ее и залежь,

      всю адовость, рай и космос.

      Тут всё, что ввергалось в хаос,

      но в клеточке всплыло каждой,

      тут всё, что в дыму вдыхалось,

      не выдохнулось пока что.

      Я не верю в пришельцев,

      и они в меня тоже не верят.

      В том беды никакой,

      и совсем небольшая потеря.

      Мы, встречаясь раз в год,

      не глядим друг на друга: «А кто ты?»

      Мы спокойно идём —

      выпить где-нибудь после работы.

      Мы заходим в кафе

      и находим незанятый столик.

      Он военный юрист,

      а она – кулинарный историк.

      Я давно не вдаюсь

      в объяснение фактов и сплетен.

      Мне давно всё равно,

      кто из нас будет инопланетен.

      (Я на них и на нас

      не делю две земных полусферы,

      лишь жалею всех тех,

      кто родился в конце нашей эры.

      Где скривилось пространство,

      ось СКАЧАТЬ