– Укоротите язык! Майор Альберт Пеано все-таки родной племянник Маруцзяна!
– И не подумаю! – резко бросил Гамов. – Пеано не просто племянник, а, как вы точно выразились, «все-таки племянник». Альберт – умнейший юноша и наблюдал Маруцзяна со своего младенчества – это кое-что значит. Неужели вас не удивляет, что Пеано выслали в боевую дивизию? Если Альберт попадет у нас под резонансный удар, дядюшка вздохнет с облегчением. При Пеано можно говорить свободно.
В зале два оператора склонились над картой, расстеленной на длинном столе. Один, двадцатидвухлетний, невысокий, живой Альберт Пеано, был племянником главы правительства. Что он не в чести у своего дяди, мы слышали. Но я сам дважды присутствовал при его разговорах с Маруцзяном: и голоса, и слова, самые добрые, слухи о вражде не подтверждали. Второго оператора, Аркадия Гонсалеса, преподавателя университета, я уже видел на «четверге» у Бара и кое-что говорил о нем. Теперь скажу подробней. Я уже упоминал, что он был высок, широкоплеч, очень красив, с женственным тонким лицом. Внешность обманывала. Все в нем было противоречиво. Он как-то на моих глазах ухватил за трос идущий мимо трактор и потащил его назад. Человек такой силы и такого роста мог стать светилом баскетбола, а он ненавидел спорт. К нему устремлялись тренеры знаменитых баскетбольных команд, но ни одному не удалось вытащить его в спортивный зал, а самого настойчивого он взял за шиворот, вынес из своей комнаты на четвертом этаже на университетский дворик и, в присутствии хохочущих зрителей обведя его размякшим телом с бессильно болтающимися ногами широкий круг, ласково сказал: «Будь здоров! Больше не приходи!»
Оба они, Пеано и Гонсалес, сами напросились в операторы. Но если Альберт с интересом вникал в военные дела и увлеченно планировал операции отхода с боями, то Гонсалес оставался равнодушным к тому, что делал. Он добросовестно выполнял приказания Прищепы и Гамова, но военной жилки в нем не было. Он никогда не просился в бой. Он не был трусом, но воинскую доблесть недолюбливал. В свободные минуты он читал исторические книги. Вначале мне казалось, что он приставлен к Пеано для тайного наблюдения и охраны. Потом я понял, что он ненавидел саму войну. Этот человек, Аркадий Гонсалес, сыгравший впоследствии такую грозную роль, воевал исправно – и внутренне презирал свое занятие.
– Плохи дела, генерал, – сказал Пеано, показав на исчерканную карандашами карту. – Родеры нас окружают.
– Пока еще нет. Но окружат, если патины сложат оружие.
– Вы в этом сомневаетесь, генерал? – Пеано усмехнулся. В его усмешке была какая-то отчаянная веселость. – По-моему, здравомыслящие люди никогда не верили в союзническую надежность патинов.
– Вы не говорили о своих сомнениях дяде, Альберт?
Улыбка Пеано стала шире. Он любил улыбаться. Я не верил ему. Улыбка была маскировкой.
– Моему СКАЧАТЬ