Шансон как необходимый компонент истории Франции. Барт ван Лоо

Чтение книги онлайн.

      Афиша

      «Песни – лучшие моментальные снимки кусочков времени, совершенно незаменимые для историков».

      Из которой следует, что на этой планете существует множество песен, написанных не на английском языке, только все об этом давным-давно забыли. Что ж, придется напомнить вам о них.

      Осень 1989 года. Мне шестнадцать лет, и я совершенно потерял голову. Потому что в Бельгию приезжает Билли Джоэл. И у меня есть билеты. На мой самый первый большой концерт. Я крутил на проигрывателе его пластинки, я подпевал всем его песням. Так что главное событие 1989 года – не падение Берлинской стены, а приезд Билли Джоэля. Дитя своего времени, я был полностью погружен в мир англосаксонской музыки. Не только Билли Джоэл, но и Dire Straits, Pink Floyd, The Rolling Stones, Лу Рид, The Doors, Брюс Спрингстин, Джексон Браун, Fischer Z, Supertramp и Talking Heads сопровождали мою юность. Но, как ни странно, именно тогда, в 1989 году, картина моего мира резко изменилась.

      В одно прекрасное утро мой замечательный учитель Франс Герман Гёденс достал из своего красного портфеля белую кассету. И этот его жест полностью поменял мою жизнь. Мои товарищи по классу еще дремали, а я проснулся.

      «Moi, je n’étais rien et voilà qu’aujourd’hui / je suis le gardien du sommeil de ses nuits / Je l’aime à mourir»[1].

      Что это? Голос, гитара, объяснение в любви, какие средневековые трубадуры могут с этим сравниться. Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди. Это было впервые по-французски. Mon coeur s’emballe[2]. Прошло совсем немного времени, и полный набор песен Франсиса Кабреля занял почетное место в моем шкафу. Мягкая, сладострастная романтика Je l’aime à mourir, как мне теперь кажется, попалась мне как раз вовремя, Je l’aime à mourir заняла место в моем сердце. И находится там до сих пор. В песнях заключена немереная сила, против которой вряд ли можно устоять. Вы слышите знакомую мелодию – и вмиг переноситесь в прошлое. Оказывается – чтобы вернуться в прошлое, достаточно послушать старые записи; даже печенье «Маделейн» не действует с такой силой.

      Je l’aime à mourir всякий раз возвращает меня в раннюю юность. Время, полное надежд, романтики и увлечений. Эта песня дает надежду, что я не вовсе растерял качества, присущие молодости, раз она может привести меня туда, где найдутся и другие сокровища, не уступающие первым. Раз уж Кабрель пишет такие песни, должны найтись и другие французы, способные предложить товар не хуже, да? Из любопытства я стал обходить магазины, торговавшие пластинками и дисками. И новый мир открылся передо мной. 1989 год, мне шестнадцать лет, и этот новый мир потряс меня.

      Поиски шли с трудом. Молодежь в основном увлекалась The Who и новыми дисками Элвиса Костелло или Тома Уэйтса; и ни у кого, совсем ни у кого в коллекции не было французов. Так что совета спросить было не у кого. Взрослые отмахивались, явно не понимая, что мне нужно. Радио молчало на всех языках: и по-английски, и по-фламандски. Случайно я наткнулся на Жака Бреля. От Кабреля он отличался лишь двумя буквами, и я решил, что этот, должно быть, неплох. Но тут начались трудности. Жака Бреля сперва надо было научиться понимать. Брель подобен хорошему вину: с годами букет его становится лишь богаче. Пока ты молодой остолоп, можно обратиться к кому-нибудь за помощью, которую едва ли найдешь, но я упорно продолжал поиски.

      К счастью, несмотря на трудности, я добыл текст «Вальса на тысячу четвертей» (La valse à mille temps). Каждый вечер я пытался спеть его по памяти, или, лучше сказать, par coeur[3], но даже с текстом в руках у меня ничего не получалось. Быстрая, четкая дикция Бреля приводила меня в замешательство. Позже я узнал, что он придумал эту манеру исполнения во время опасного спуска на лыжах в какое-то французское ущелье. Не слишком часто так живо ощущаешь, как реальная ситуация проступает сквозь конкретный результат. Каждая строфа безупречно вписывается в новый поворот, от каждого рефрена – мурашки по коже. Благодаря песне La valse à mille temps мне открылась суровая реальность творчества Бреля. Бог мой! Брель стал для меня солью, без которой нельзя обойтись, его поэзия, по-моему, идеальна, а ритм музыки разрывает сердце.

      Так я парил на крыльях юности от одного открытия к другому. Жан-Жак Гольдман, Жорж Брассенс, Стефан Эйхер, Шарль Трене, Доминик A, Борис Виан…

      Семью годами позже я сам стал учителем. И при всякой возможности давал своим ученикам послушать французский СКАЧАТЬ