Литературный роман. Максим Шишов

Чтение книги онлайн.

      ISBN 978-5-4483-2416-1

      Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

      Глава 1

      – Нет, откуда все-таки такая фамилия? Пушкин! Что за фамилия, а? – Агамалеев ударил рукой по газете, отчего та сломалась пополам. – Выдумал ты ее, что ли?

      Ингиров, веселясь, тыкал вилкой в ускользающий гриб:

      – Фамилия, между прочим, знаменитая, дворянская, но мало ли знаменитых фамилий? Тут в другом дело…

      – Ну? – оживился ближайший ко мне край стола.

      – Дело в том, что светлая Александровская эпоха просто не могла закончиться Жуковским. Должен был прийти поэт великий, легкий, безмятежный, влюбленный в свободу, но при этом вкусивший горечь разочарованья, а потому мудрый. Он не был озлоблен, как Лермонтов. Он не писал кровью стихов на кладбище, и его не манил лунный свет. Он был светлым поэтом. Солнечным поэтом.

      – И к чему…

      – Так вот, – сказал Ингиров значительно, – аккурат на переломе века жил поэт Василий Львович Пушкин. Знаете такого?

      Головы недоуменно замотались.

      Официант, ввернувшись откуда-то сбоку, наполнил рюмки.

      – Да, поэт малоизвестный, выпустивший книжку сатирических стишков, ходивших по салонам, но балагур, отставной гвардии поручик, человек блестящий, баловень судьбы – словом, прекрасный образчик своего времени. Стихи обожал до одурения. Князь Вяземский, застав как-то Василия Львовича в творческом экстазе, описал Тургеневу эту сцену так: «Все в нем онемеет: только течет по подбородку радостная слюна».

      И, сказав это, словно все объяснил, Ингиров поднял рюмку. Блеснула запонка. Встречное движение шатнулось по столу. Выпили. Закусили. Ушел с вилки ингировский гриб.

      – Но твоего Пушкина звать как будто Александр Сергеевич?

      Ингиров, жуя, коротко кивнул.

      – Племянник.

      – Племянник?

      – У Василия Львовича просто обязан был быть племянник. Смышленый парнишка, юность которого совпала с правлением Александра I. Тут все, как нарочно, сошлось: открыли Царскосельский лицей, Наполеон будоражил умы, дядя со своими стихами… Блестящие возможности – не хочешь, а станешь поэтом.

      – Ну, ты даешь, Сашка, ну, фантазия у человека! Ловко ты нас за нос водил! – Агамалеев огляделся как-то исступленно. – За тебя пью, за твой успех пью!

      Рюмки слетелись. Водка неожиданно показалась горькой. Ткнул вилкой наугад, и неудачно – вилка выскользнула из руки. И тут же вновь возникла передо мной с огурцом – официант, материализовавшийся неизвестно откуда, каким-то чудом проделал этот фокус, успев попутно наполнить рюмки.

      Ингиров тем временем говорил:

      – Своим «Онегиным» я обязан прежде всего тебе, Юра…

      Раскрасневшийся Агамалеев смущенно отнекивался.

      – Помнишь наш спор? Ну же, он достоин бессмертия…

      Но тут закружились вдруг над столом тарелки – горы ажурной зелени, источающие влекущий аромат жаркого. Стало уютнее, благодушнее, оживленнее. Заколдованные рюмки вновь оказались полными. Сквозь стук ножей Ингиров говорил что-то про Жоржика Иванова:

      – …Его стихотворение, не помню точно, но что-то вроде:

      И знаете, в чем была суть нашего исторического спора? – Ингиров обвел всех блестящими глазами. – Каким размером это написано! – и, словно колокол, дрогнул: – Я-я-м-м-бом!

      Сквозь обвалившийся хохот Коровкин тоненько выкрикнул:

      – Ябмой, – умножая общее веселье.

      Красный Агамалеев улыбался прилипшей улыбкой.

      – Именно так, а Юра настаивал, что это хорей, и притом пятистопный.

      – За это бы выпить, – выплыл откуда-то бас.

      – Выпьем обязательно, ведь если бы не этот спор, романа бы не было. Да, да, да! Спор породил эпиграмму, а из нее вывелся роман.

      – И что же за эпиграмма? – высунулся вопрос откуда-то с дальней части стола.

      – Юра?

      Но Агамалеев то ли не услышал, то ли сделал вид, что не слышит, и тогда Ингиров, склонив голову с безупречным пробором, продекламировал сам: