День кончался. Это был едва ли не самый длинный день в его жизни. Он казался бесконечным и растягивался, растягивался, как нитка хорошего резинового клея. Обычный день, наполненный шелестом бумаг, пустыми разговорами о летних отпусках, о профсоюзных льготах, о французских сапогах, финских куртках, о том, как кто ехал в трамвае. День был озвучен ненужным и раздражающим смехом, каким смеются, когда совсем не смешно, значительными и оттого ничего не значащими словами. Они лопались, как мыльные пузыри, не выдерживая того смысла, которым их пытались нагрузить. И от всего этого оставалось неприятное ощущение глупости и пустоты.
Алексей молча копался в своем столе, рисовал рожицы или просто барабанил пальцами по столу, глядя в быстро темнеющее окно. С таким выражением сидят пассажиры, которые не одни сутки ждут самолета и не знают, когда он придет, да и придет ли вообще. Девушка, сидевшая за столом напротив, спросила, когда в комнате никого, кроме них, не было:
– У меня такое впечатление, что тебе сегодня предстоит важное свидание. Это верное впечатление?
– Может быть.
Ему не хотелось говорить. Такое чувство ожидания случалось у него и раньше, и самое неприятное было в том, что в конце концов так ничего и не происходило. Словно приближающаяся буря, которая вдруг повернула и пронеслась стороной, громыхая и посверкивая у самого горизонта безопасными молниями.
– Но ты не забыл, что свидание у тебя со мной?
– Нет, что ты! Света! Конечно, не забыл. Я все помню. Как можно? Это же ни в какие ворота…
Само количество заверений насторожило девушку.
– И время помнишь?
– Ну да! В семь. Я не забыл. Понимаешь, только схожу домой переоденусь.
– Если у тебя какое-нибудь дело, скажи. Можно отложить. Сходим завтра, – сделала она шаг назад, как бы беря разгон для прыжка.
– Да нет у меня никакого дела? Сам не пойму… Какое-то совершенно дурацкое состояние.
Алексей увидел, что Света не верит ему, и замолчал. Он всегда говорил ей правду, а она, внимательно его выслушав, начинала думать, что он этим хотел сказать. И, ни до чего не додумавшись, приходила к выводу, что он необыкновенный ловкач и шалопут.
В их отношениях установилось какое-то зыбкое равновесие. Света не решалась сделать шаг вперед, чтобы не нарушить этого равновесия и не быть отброшенной назад. Кроме того, ее останавливали соображения о гордости, достоинстве, она боялась выглядеть навязчивой. А он не торопился приобрести ее, чтобы не лишиться, как ему казалось, чего-то более важного, ведь каждое приобретение чего-то лишает, сковывает, ограничивает. Ему нравилось ее умение взглянуть неторопливо, практично на самые, казалось бы, щекотливые понятия, она умела говорить о них легко и просто. Света полагала, что каждый мужчина, стоит ему только остаться наедине с женщиной, станет тут же ухаживать за ней и даже обязан это делать, если он, конечно, хорошо воспитан. Поэтому все его слова, а если он молчал, то и молчание, принимала за намеки. Она вообще мало понимала Алексея, но признавала за ним право поступать, как он хотел. Чутье подсказывало ей, что так будет лучше.
Как бы там ни было, но в отделе начали поговаривать об их свадьбе под Новый год. Он не опровергал этих слухов, а она невольно питали их, для нее это было слишком большим событием, чтобы просто отмалчиваться.
Несколько лет спокойной, неторопливой и почти ненужной работы в отделе притупили его чувства, сгладили выступающие черты характера. Постепенно он перестал ощущать в себе способность к решительным, неожиданным или хотя бы самостоятельным действиям. Ежедневный и размеренный круг обязанностей подавил стремление к необычному, новому. Единственное, что осталось в нем, это какая-то воинствующая непрактичность. И Алексей держался за последнюю опору, которая не даст ему свалиться в старость. Он чувствовал эту старость, она ходила под окнами. Неожиданно повернув голову, он иногда встречался с ней взглядом. Старость смотрела на него улыбчиво и терпеливо. И тогда он делал вид, что ничего не заметил. Да, однообразные постылые обязанности приближали старость, теперь он это знал. Она могла прийти гораздо раньше положенного ей срока.
А день все кончался.
Алексей встал, подошел к окну. Долго смотрел на заснеженную улицу, день быстро погружался в сумерки. По ржавому карнизу окна проносились снежинки. Они летели быстро, как на санках, и срывались на тротуар. На громадных деревьях черными гроздьями висели воробьи. Весь день от них стоял сплошной визг. Но к вечеру ударил мороз, воробьи смолкли и сидели молчаливые, нахохлившиеся. Словно разобиженные.
Зазвонил телефон.
– Кого?! – обернулся он.
– Тебя. Приятный женский голос, – Света положила трубку на стол рядом с телефоном.
Алексей подошел, не решаясь взять трубку, СКАЧАТЬ