24. bint Andre Nata

Чтение книги онлайн.

      Дура

      Жарко, но ветер холодный. Золотой час бросает лучи на каменные стены. Внутри старого желтого города, привыкшего к палящему солнцу, есть много узких улочек. Женщин тут практически нет. Они, точно самые смелые мечты, прячутся от посторонних ушей и глаз.

      Со стороны рынка идет молодая женщина, неся в руке совершенно иностранный пакет. «Либо европейка, либо россиянка!» – думали о ней выглядывавшие в окно женщины.

      Однако ее чуждость не бросалась так в глаза, потому что в отличие от местных женщин, которые спешили насладиться послаблениями тенденций и носили платки вместо темных покрывал, «либо европейка, либо россиянка» не только была очень закрыта, но и демонстрировала искусность в одежде: черное покрывало сочеталось с легкой газовой розовой тканью, которая закрывала нижнюю часть лица. «Ведь есть возможность самовыражаться, а она… дура, что ли?» – вопрошали друг друга местные.

      Дура.

      Везде, где она находилась, была непременно дурой. И вроде бы умела говорить, была всячески грамотна; не неприлично юна, не до конфуза «взрослая»; там, где надо, тверда и рациональна, а в приличном месте тепла и душевна. Но было в ней что-то от дуры. Не той дуры, которую иной раз хочется отругать, а той дуры, которая повергает в шок парадоксальностью своих дурных поступков.

      Глупость была ее детской, от какой-то житейской неуклюжести, а не от отсутствия грамотности. Но не умиляла лишь потому, что детство было уже так давно, что пески пустыни уже совсем скоро станут скрывать даже юность. Получается, дура.

      Но если она глупая по-детски, почему тогда ни местные, ни иностранцы не могут согреться около нее? Загадка. Личность, как постройка, которая затвердевает, а затем точится потоками слез. Трудно такой постройке составить с кем-нибудь общий храм, ведь фундамент, несущие стены, рельеф под ним – все кричит, нарочито подчеркивает то, что оно никуда не годится, никому не подходит. Но ему все еще тошно бывает, когда оно одно.

      Придя домой, чужестранка бросила пакет куда-то в угол комнаты, включила телевизор, открыла шторы, чтобы понаблюдать за тем, что творится во дворе.

      Запись в дневнике:

      «Когда я была маленькая, хотела быть похожей на девушку с соседней улицы, которая все время выходила на балкон. Черты лица у нее были всегда неподвижны, потому что никогда не плакала, а лишь спокойно, почти снисходительно, по-девичьи благородно улыбалась. Теперь же я восхищаюсь той девчушкой со двора, которая пытается научиться ездить на колесиках, но все время падает, разбивает то коленки, то руки счесывает, плачет, но после облегчения снова пытается и так тепло улыбается всякому, кто иногда оступается».

      Так прошел вечер, протекла ночь, а рассвет собрал ее куда-то. Сидя с каким-то бедуином меж горбов верблюда, горе-путешественница записывала в тетрадь:

      Я по пустыне бродила весь день,

      И песок все обжег мне пятки.

      Взалкала, миражем оказалась и тень,

      Сорвала один финик. Ах, какой же он сладкий!