Лука шёл тихо и задумчиво. Была ночь, но слышалось карканье ворон. Он миновал магазин, направляясь в свой пустой дом, где некогда жила его большая, дружная и православная семья. Трое парней попросили у Луки сигарет, но так как он не курил, то вынужден был им отказать; сделал он это вежливо. В душе всё болело, рвало и хотелось закрыться от всех навсегда. Вороны продолжали летать, где-то каркая.
Те парни в свою очередь, не отставали, но шли за Лукой вслед. По виду эти трое явно нигде не работали, явно не служили и не собирались служить в армии, явно кроме порнографии ничего в жизни не видели, и явно что в учебных заведениях учились отвратительно. Им захотелось позабавиться, не беря во внимание даже того, что человек пред ними потерял слишком много.
Когда Лука приблизился к своему дому, в глазах у него померкло, и голова закружилась, но он смог взять себя в руки и не упасть на дорогу. В груди рвало. Тьма надвигалась, густой мрак чувствовался в воздухе. Листья словно перестали издавать свой сказочный шелест, а кошки озверели словно, перестав быть уютными и скрываться; вся живность будто умерла, оставив после себя лишь заплесневелое болото в кругу сухих деревьев, поваленных ветром из-за слабых корней.
Лука почуял что сзади него стоя, он оглянулся, а то оказались те люди, возле магазина которых он встретил. Он не видел, как они за ним шли. Один из них ударил его в спину ногой. В спину – как когда то Милорадовича пулей; благо, то была вовсе не офицерская пуля, а здесь был удар вовсе не мужчины. Лука был от природы весьма сильным, как быть может Самсон или даже царь Давид. Когда они нагло полезли к нему в карманы за деньгами, Лука в этот миг встал и ударил каждого по лицу несколько раз кулаком. Все упали, истекая кровью. Приблизившись с окровавленными кулаками к первому, кто лежал поблизости, Лука приподнял этого молодого человека, взялся за его голову и свернул этому человеку шею, как леопард антилопе или русский артиллерист бандеровской твари. То же Лука совершил по отношению к остальным двум парням. Всех трёх он убил, свернув им шеи. Безжалостно, бесстрашно, с холодным и окаменелым сердцем.
Отныне, это был кто-то другой, иной человек, но не тот Лука «светлый луч добра», которого примерно учился в школе и всегда ходил в храм божий.
Лука занёс тела во двор и просто бросил их под берёзой в огороде; несколько кустов красной и чёрной рябины их прикрывали. Лука не старался спрятать или что-то скрыть, вовсе нет; он об этом не думал. Не было сейчас и ни малейшего сожаления о сделанном. Он также не думал о полиции, о бесчинствах и о законе; горе от потери семьи застало его не вовремя, слишком многое он потерял разом, решившись теперь на отчаянные поступки, не имеющие никакого смысла. Ведь чужим горем своего не заглушить и не утешить.
Войдя в дом, небо было хоть и тёмным, чёрным, с белыми звёздами, но казалось багровым; казалось, словно небо залилось покрасневшими осенними листьями. Образно говоря: красное, красное, красное небо!
Лука шёл по дому, где были убиты все. Он смотрел на стул, где часто сидела мама; он подошёл к креслу, где отец читал часто и очень умно шутил, так что все смеялись; чуть дальше пройдя, Лука коснулся рукой и приоткрылась дверь комнаты, где жили Василиса и Анна, и в этот миг у него полились слёзы, холодные и отчаянные, а жалости в глаза не было вовсе. Он смотрел на святые иконы в комнате, – где сейчас было холодно и сыро из-за открытых окон, – на жития святых и сказки Пушкина, которые Аня очень любила. Слёзы текли не прекращаясь. Лука, весь бледный, упал на кровать прямо в одежде.
На утро, он не мог поверить, но пели соловьи, а небо сменило свой багровый свод на голубой. Рядом сидели на стульях, взятых с веранды, двое его друзей Александр и Андрей.
– Кто такие лежат у тебя в огороде? – спросил угрюмо Александр. Лука привстал, измученный, и поглядел на друзей, после чего глубоко, но мужественно вздохнул и сказал:
– Какие-то хорошие люди. Их я не знаю, и имён тоже.
– Зачем ты их убил? – спросил подозрительно Андрей, в чёрной кожаной куртке и джинсах.
– Всё то тебе знать хочется, верно? Увидев насилье, желаем поскорее новостей, побольше зрелищ, так ведь? Упиваемся, упиваемся страданиями других, слезами тех, кто в муках.
– Да что ты говоришь такое? – испуганно спрашивал Андрей.
– А что? Вы ведь все такие, я вас насквозь вижу. Каждого! – Говорил Лука, весь как бы изменившись видом, став грозным как море в своей стихии; грозным, как облака и ветер в самую непогоду, когда все деревья трещат; как Малюта Скуратов, задушивший святителя Филиппа своими руками в его келье Тверского Отроча монастыря.
Саша и Андрей чувствовали в его голосе страшную боль, но только вот никакой сентиментальности или жалости не было. Была какая-то целеустремлённая месть, СКАЧАТЬ