очень сильно другие ребята, которые восточнее держали оборону, и нас стали брать в подкову, ничего не оставалось, как откатиться для помощи. Нам бегом через поле пришлось группой – через такую молодую посадку – прорываться к ним. Ребята, которые шли параллельно на восток и которые держали большой бой, где они потеряли половину «двухсотыми» и «трехсотыми», – когда мы пришли – по ним серьезно работали АТС и пулеметы. Укропы стали нас зажимать. Уже темнеть начинало. Получается, вести бой они практически не могли, потому что группа разведывательная и малочисленная, к тому же вымотанная, в небольшом бардаке. Атака уже шла по нам и по этой группе. И получилось так, что били с трех сторон. От вашего этого блиндажа велся огонь – через посадку – по прямой через нас из гранатометов. Мы думали, что украинцы тут тоже, – он путался и повторялся, неосознанно передавая суматоху и неразбериху боя. – В такой спешке, в небольшом количестве, много растерянности. «Банур», получил приказ оттягиваться к вам в блиндаж. Мы, видно, не поняли тогда. Я и еще четыре человека остались: это пулеметчик один, автоматчики-пацаны. Мы приняли бой в суматохе. Все были растеряны – пришлось на месте предпринимать действия. Сказал ребятам занимать оборону круговую. И мы тогда, честно говоря, растерялись, потому что не понимали с какой стороны наши? Где не наши? Мы уже думали, что нас плотно зажали. Боеприпасов оставалось мало и нас со всех сторон: и с гранатомета, с крупнокалиберного – со всего – с миномета. Всем крыло. Я заметил людей и стал кричать пароль, и оказалось, что это наши, которые своих тянут, раненных. По перекличке мы поняли друг друга и, соответственно, я пошел к ним на помощь. Там оказалась, слава богу, рация, которую мы никогда не бросаем. Ихний командир был то ли уже «двухсотый» на тот момент, либо «трехсотый» – не хочу врать. Я попросил связаться по рации и спросил: «Наши действия?». На что был получен приказ оттягиваться назад, к тебе, занимать оборону и, соответственно, переносить «трехсотых» на пункт оказания медицинской помощи. Схватили всех «двухсотых» и «трехсотых» ребят. Дал команду, чтобы все оттягивались. Когда бежали, в это время у нас появлялись еще «трехсотые»: если мы вначале могли тянуть ихних «двухсотых» и тяжелых «трехсотых» вчетвером, то потом уже по двое тащили.
Мы бежали – уже ничего не видно: ночь, деревья, ветки валяющиеся. Падали в яму на бегу, по нам прилетали мины, АГС – все остальное. У нас появлялись еще «трехсотые», – скороговоркой заговорил «Пруток». – И мы, получается, кого тянули вчетвером – уже втроем тянули. В общем, из последних сил. Честно, был уже очень большой страх, что мы не выживем. Понимаешь: мы в кольце, под их давлением и танков, то есть все было жестко.
– Ладно, отдыхайте пока. И дальше нужно раненых тащить в медпункт.
– Хорошо, – спокойно ответил он и присел в траншее.
Последний рубеж
Вблизи позиции продолжали взрываться мины разных калибров. Комья мерзлой земли и грязи, куски деревьев и мусорной пыли накрывали нас. В воздухе визжали, как сверла стоматолога, осколки и пули крупнокалиберных пулеметов, бивших короткими прицельными очередями
СКАЧАТЬ
