Камерные гарики. Прогулки вокруг барака (сборник). Игорь Губерман

Чтение книги онлайн.

      Вокруг себя едва взгляну,

      с тоскою думаю холодной:

      какой кошмар бы ждал страну,

      где власть и впрямь была народной.

      В тюрьме я в острых снах переживаю

      такую беготню по приключениям,

      как будто бы сгущенно проживаю

      то время, что убито заключением.

      Когда уход из жизни близок,

      хотя не тотчас, не сейчас,

      душа, предощущая вызов,

      духовней делается в нас.

      Не потому ли мне так снятся

      лихие сны почти все ночи,

      что Бог позвал меня на танцы,

      к которым я готов не очень?

      Всмотревшись пристрастно и пристально,

      я понял, что надо спешить,

      что жажда покоя и пристани

      вот-вот помешает мне жить.

      У старости есть мания страдать

      в томительном полночном наваждении,

      что попусту избыта благодать,

      полученная свыше при рождении.

      Не лезь, мой друг, за декорации —

      зачем ходить потом в обиде,

      что благороднейшие грации

      так безобразны в истом виде.

      Вчера сосед по нарам взрезал вены;

      он смерти не искал и был в себе,

      он просто очень жаждал перемены

      в своей остановившейся судьбе.

      Я скепсисом съеден и дымом пропитан,

      забыта весна и растрачено лето,

      и бочка иллюзий пуста и разбита,

      а жизнь – наслаждение, полное света.

      Я что-то говорю своей жене,

      прищурившись от солнечного глянца,

      а сын, поймав жука, бежит ко мне.

      Такие сны в тюрьме под утро снятся.

      Вот и кости ломит в непогоду,

      хрипы в легких чаще и угарней;

      возвращаясь в мертвую природу,

      мы к живой добрей и благодарней.

      Все, что пропустил и недоделал,

      все, чем по-дурацки пренебрег,

      в памяти всплывает и умело

      ночью прямо за душу берет.

      Блажен, кто хлопотлив и озабочен

      и ночью видит сны, что снова день,

      и крутится с утра до поздней ночи,

      ловя свою вертящуюся тень.

      Где крыша в роли небосвода —

      свой дух, свой быт, своя зима,

      своя печаль, своя свобода

      и даже есть своя тюрьма.

      Мое безделье будет долгим,

      еще до края я не дожил,

      а те, кто жизнь считает долгом,

      пусть объяснят, кому я должен.

      Наклонись, философ, ниже,

      не дрожи, здесь нету бесов,

      трюмы жизни пахнут жижей

      от общественных процессов.

      Курилки, подоконники, подъезды,

      скамейки у акаций густолистых —

      все помощи там были безвозмездны,

      все мысли и советы бескорыстны.

      Теперь, когда я взвешиваю слово

      и всякая наивность неуместна,

      я часто вспоминаю это снова:

      курилки, подоконники, подъезды.