А я просто хочу разглядеть, что под поверхностью, на которой выступает преисподняя. Может быть, сама глубина этой поверхности обращает выступы преисподней в ничто. А что цена такой глубины для нас, хрупких смертных, велика… Так вот откуда лозунг: мы за ценой не постоим!
Мы (вся наша родина: неуничтожимое Царство Божье СССР) – противостоим самой преисподней. У этого прозрения есть достойное продолжение: картина Клодта. Мы (наша мысль) противостоим (ли) преисподней.
Или наша мысль и есть эта самая преисподняя. Это даже не вопрос, а сразу ответ.
Я сидел в нашей квартире № 99, расположенной на улице Богдана Хмельницкого д. 19. И всё это происходило в заполярном советском городе Норильске, где социализм в отдельно взятой стране был реально построен. В полном противоречии со взглядами «старых большевиков», которых невозможно было переубедить.
Для них такой социализм (вместо мировой революции) был полным бредом, граничащим с преступлением.
А он был реально построен. За то мирное время, что было стране отпущено: два мимолетных десятилетия. И это практически – в противостоянии даже с бывшими единомышленниками: даже их приходилось изымать из реальности, освобождая место людям «реальных дел».
Но даже и среди этих людей «реальных дел» осуществляя беспощадную ротацию
И вот теперь я сидел за кухонным столом, наливал в кружку из заварника грузинский чай (ныне в незалежной Грузии, кажется, его и не разводят). Удивительно плотный чай. Очень душистый.
Сейчас такого чая нет. Новое время. Сквозь плоскость которого выступает «своя» новая (старая) преисподняя. Итак, о добро и зле нашей реальности: наша мысль и есть наша преисподняя.
И всё же представьте себе ту невыразимую гордость, что я гражданин моей непобедимой страны. И во только теперь спустя десятки лет, пройдя крушение Царства Божьего СССР и даже почти лишившись этого гордого чувства непобедимости, я вновь возвращаюсь к нему: осознав, какая непобедимость зла нам противостоит.
Какая непобедимость зла – вовне, и какая непобедимость зла – внутри: и то, и другое часто приходят под личиной простого блага и для родины, и лично для человека.
А мне приходится противопоставить этой простоте (плоского понимания) – объём прозрения, его многомерную сложность: противостать простоте разложения (это и есть преисподняя) необозримую сложность бытия.
Мой Иосиф Виссарионович порой решал такие вопросы без дискурса. В какой-то мере он был прав: человека убеждённого сложно и почти невозможно переубедить. Особенно в том, что его понимание блага смертельно для всех.
Мой Иосиф Виссарионович понимал, что победить такое зло невозможно. Что распад всегда победит.
Потом, у него никогда не было времени на такой дискурс. Он убирал из реальности носителя такого дискурса: тем самым получая немного СКАЧАТЬ