Минут пятнадцать мы невиннейше обсасывали друг другу губища, потом нас спугнул какой-то алкаш, вышедший порыгать и просморкаться.
Ирочка сразу засмущалась и попросилась обратно в зал; еще от дверей я заметил, что Элла сидит с неестественно прямой спиной и старается не смотреть в нашу сторону. К счастью, по дороге мы оказались возле стола каких-то моих друзей и здесь и задержались; стула для Ирочки не хватило, и ей пришлось пить шампань, сидя у меня на коленях.
Минут пять мы перебрасывались фразами типа «А ты как?» «А ты где сейчас?» – пока Сонька не догадалась прислать за Ириной вундеркинда и отправить своего долговязого бой-френда выгуливать по танцполу злобно-индифферентную Эллку.
Прикинув, что во время скачек на пятачке Александровна растрясет заряд эмоций, осмелел, подобрался к нашему столу и допил на брудершафт с Соней остававшиеся в графине 150 гр. водки.
Кабацкий угар догорал. Было жарко и душно. В зале потихоньку гасили свет; за окнами неторопливо проплывали голубые мерцающие огни кареты для особо пьяных; мы сказали друг другу о том, как чудесно провели вечер, и потянулись к выходу.
Ночной город ждал нас свежестью, лимонно-тыквенным светом фонарей, черными пятнами окон многоэтажек и тоскливо провисшими линиями троллейбусных проводов. Эллочка нежнейшим образом распрощалась с Софкой и ее верзилой, а также с Ирочкой и вундеркиндом, и едва те повернулись к нам спиной, с такой прытью рванула в противоположную сторону, что я и не подумал догонять. Как и следовало ожидать, через двадцать шагов у нее подвернулся каблук, и Эллка с криком раненой чайки рухнула на асфальт. Оставалось подойти и произнести примирительное:
– Вставай, а то дупло простудишь! Бери шинель, пойдем домой!
– Отстань! Скотина!
– Как хочешь! Тебе такси вызвать?
– Не надо! Ублюдок!
– Что ж! Приятного вам завершения вечера! – делаю вид, что ухожу, но Элла вскрикивает:
– Подожди! Хватит выпендриваться! Помоги встать! – я отрываю ее тушку от асфальта, и, судя по тому, как она кривится, ей действительно больно. На трёх конечностях ковыляем к ближайшему фонарному столбу, и моя попутчица время от времени попискивает от боли и бормочет:
– О, боже, за что всё это мне?! Ну сколько можно терпеть? – причем под «этим» явно имеет в виду не пострадавшую лодыжку, а общие обстоятельства своей девичьей планиды и меня в частности.
– Не нравится – не терпи, – резонно замечаю. Эллка резко поворачивает ко мне лицо, и я вижу, как ходят ходуном тонкие ноздри:
– Дурак! Я беременна!
Легко ли быть эмансипе?
– И давно это у тебя?
– Во вторник сдала анализ.
– Из тебя выйдет превосходная мать! – мы сидели на кухне и хлебали остывший чай. Эллка сразу все поняла.
– Хочешь СКАЧАТЬ