Так что в том, что никто здесь на дичь не охотится, Конан убедился. А единственными существами, что хоть как-то отреагировали на варвара, оказались сороки. Впрочем, как раз для них поведение «предательниц» было вполне характерно и предсказуемо. Пара птиц довольно долго преследовала его, голося на весь лес, пока Конан не исхитрился одну из «болтушек» уложить из лука. Вторая сразу заткнулась и отстала.
Местные волки вообще до того распоясались, что надумали напасть на него – ночью, при свете костра! И огня словно бы и не боялись. Впрочем, не сильно им это помогло. Как и медведю, который имел глупость попытаться убить и попробовать Конана на вкус…
Однако против фактов не попрёшь: вот оно, человеческое жильё.
Варвар приблизился, чтоб деревья не закрывали вид.
Строение оказалось при ближайшем рассмотрении запущенным, но жилым: даже с тридцати шагов заметно было, что щели между почерневшими от времени и дождей брёвнами, из которых изба и была сработана, заткнуты свежим (Сравнительно!) мхом. И под просевшее крыльцо кто-то подложил несколько здоровенных камней. Крыша, островерхая и крытая ветками ели, тоже казалась недавно подновлённой: хвоя некоторых лап ещё не успела пожухнуть и пожелтеть.
Конан не то, чтоб совсем уж удивился присутствию в этих дебрях некоего упрямого и закоренелого отшельника, но сразу отмёл версию о том, что жильё принадлежит какому-то охотнику. Нет смысла тому, кто живёт добычей шкурок и мяса, проживать так далеко от «цивилизации»: ни торговать, ни выменивать свежепойманную или убитую добычу на соль, сыр, хлеб, железные предметы – хотя бы на те же наконечники стрел, или капканы – невозможно.
Значит, скорее всего, вот именно – отшельник.
Пока Конан стоял, внимательно озираясь, и держа руку на рукояти верного меча, напротив одной из торцевых сторон покосившегося на один бок и словно вросшего в землю строения, из-за домика послышался грохот: словно кто-то что-то рассыпал. После чего раздался стон. И ещё до уха киммерийца донеслись, он мог бы поспорить – ругательства. Тихие, но от души, и достаточно внятно, произнесённые голосом явно пожилой женщины, на зингарском.
Конан снова огляделся: нет, никого! И грохот и стон ему точно не почудились: ни ветер, ни деревья на ветру таких звуков издать не смогут! Значит – человек. Женщина. Ведь отшельницы, или знахарки, или просто – изгнанницы, тоже могут предпочитать одиночество.
Что ж. Значит – придётся сделать вид, что поверил в необходимость помощи таинственному кому-то, кто стонал, и смело полезть в эту… Ловушку!
В том, что это именно она, киммериец не сомневался. И чутьё и нарочитость сердитого тона ругавшейся говорили именно об этом. Значит, его заметили. И, скорее всего, давно. И теперь хотят надавить на его человеколюбие. Сострадание. И чтоб он, разумеется, подошёл. Сам.
И уж он – подойдёт!
Бояться Конан не боялся, на то он и профессионал, прошедший через сотни битв и приключений, но поостеречься всё же следовало. Для чего нужно вначале произвести разведку. Бросив верную суму в особо густые заросли папоротника, он осторожно, так, чтоб не шелохнулась ни одна травинка, или не хрустнула веточка, обошёл избу по кругу, с дальней стороны.
Но даже такой обход и внимательный осмотр окружающего избушку леса не дал никаких результатов: не имелось тут ни замаскированных лёжек в зарослях ежевики и малины, ни схронов в чаще папоротников, ни охотничьих площадок у верхушек высоких деревьев, ни воинов с оружием за толстыми стволами и массивными замшелыми комлями и корнями.
Значит, придётся пойти и посмотреть – кто это там стонет. И для чего.
За избой, под примитивным навесом, крытым тоже лапами от ели, имелся склад валежника и сухих брёвнышек. Почему все эти дрова такие маленькие и лёгкие, варвар понял сразу же: возле склада, привалившись спиной в рваной безрукавке к стене избы, сидела на вывороченном когда-то из земли пне старая женщина.
На первый (Да и на второй!) взгляд ей запросто можно было дать добрый век: нечёсаные и жидкие седые лохмы торчали во все стороны, яркая когда-то юбка превратилась в блёклую застиранную латанную-перелатанную тряпку, всё равно кое-где дырявую, а то, что было одето под безрукавкой из шкуры волка, вообще не поддавалось никакому описанию: Конан так и не понял, что это за, не то – блузка, не то – кофта.
Зато почему старая женщина стонала и ругалась, Конан понял сразу: перед ней на земле, вернее, на мху, валялась груда веток и сучьев, которую, вероятно, она пыталась забрать СКАЧАТЬ