– Например, Мирон безумно боится лягушек. Обычных деревенских, которые квакают по ночам.
В випке раздаётся дикий хохот, а я награждаю улыбкой всех сидящих за столом. Когда дело доходит до Громова, она сама по себе превращается в оскал.
Но это ещё не всё…
– А в семь лет мы отдыхали с родителями в Таиланде, наелись до отвала арбуза и ночью…
– Ми-я, блд, – слышится лютый бас, заглушаемый всеобщим ором.
Смотрим друг на друга в упор. Я готова отравленным ядом забрызгать белую рубашку, сидящую на нём, как на фитнес-Боженьке.
А Громов… Сдавливает зубы, со злостью цокает и залпом выпивает содержимое своего бокала. Пялюсь на него, пока не замечаю недоумение на лице Миловановой.
«А ещё он единственный, с кем я целовалась по-настоящему…» – договариваю про себя.
Впервые это случилось, когда мне было четырнадцать. Мы бесились у его дяди на даче и отправились к пристани. Забрались на лодку, смотрели на закатное солнце и, вдохновленные недавним просмотром "Титаника", решили в шутку спародировать поцелуй Кейт и Лео. Закончилось всё тем, что мы с Миром сосались, пока на улице не стемнело.
Это было так… захватывающе.
Резко вставая, одёргиваю задравшееся платье.
– Я к подружкам пойду, потанцую. Приятно было познакомиться, – говорю всем, не глядя на Громова с девицей, чтобы Ладка поняла – к ней это не относится.
Подмигиваю своему соседу, не сводящему глаз с моего декольте. И вильнув бёдрами, отправляюсь навстречу счастливчику, который сегодня сотрёт с моих губ печать имени Мирона Громова…
Глава 3. Растерянная Мия
Десять.
Ровно столько минут мне понадобилось, чтобы привести себя в порядок в дамском туалете. Пшикаю на внутреннюю сторону запястья серебристой Монталь, и медленно растирая, хладнокровно смотрю на своё отражение. Глаза будто неживые. Маньяк-убийца, прости господи.
«Мой Громов»
Словно вспышкой пролетают слова Ладки. Ядовито-неоновой лентой под кожу забираются.
Я… в раздрае.
Думала, пережила, справилась. Но нет.
Наверное, мою боль может понять только та, что любила в девятнадцать. До хрипоты, до прокля́того покалывания в ступнях. Когда жжётся в груди так, что нестерпимо.
Ни одной единой мысли, кроме воздушного рыжего облака вокруг его плеча.
Просто мечтаю, чтобы проблема решилась одномоментно. Чтобы он уже сейчас всё понял, потому что в следующую минуту поздно будет. Ни завтра, ни послезавтра.
Сейчас!
В мои девятнадцать лет бить наотмашь хочется за долю секунды до того, как по тебе ударили. Так получается. Не знаю, что это.
Мама говорит – «молодость, всё пройдёт», отец тихо цедит «вся в мать» и закатывает раздражённо глаза.
Я физически ощущаю, как живьём варюсь в коктейле из СКАЧАТЬ