– Я с тобой еще не закончил, – усмехнулся Юра, тяжело отрываясь от стола, на котором сидел. Работать никому из нас не хотелось.
– Зато я закончил, – я наставил на него указательный палец, имитируя пистолет, выстрелил и сдул воображаемый дым из ствола. – Ты готов, приятель. В следующий раз подумай дважды, прежде чем свяжешься с папочкой.
– Ну ты и говнюк! – засмеялся Юра, качая головой.
Закат погас, сумерки жадно захватывали комнату, как будто знали, что в ближайшие часы никто не потревожит их покой. Мы замкнули дверь и поплелись к лифтам, готовясь к большому скоплению недовольных людей. А на первом этаже, едва дверцы поползли в стороны, я подумал, что более удачного слова, чем Армагеддон, не подобрать. Весь этаж заполнился детьми, родителями и учителями вперемешку с сотрудниками полиции. Все они орали, что-то требовали, кто-то плакал и благодарил Господа, кто-то звонил родственникам или друзьям и орал в трубку, стараясь перекричать гвалт. Две медсестры пытались как-то организовать толпу, пока безуспешно. Из второго лифта появились дежурный хирург и травматолог, обменялись короткими красноречивыми взглядами.
– Твою мать. – С чувством бросил пожилой хирург и, тяжело вздохнув, шагнул в толпу.
Мы с Юрой не стали отставать. Из стеклянного перехода показался гинеколог в развевающемся халате. Голос у него был как у оперного певца, и поэтому, когда он возопил: «Есть тут беременные?», это услышали все, даже сквозь шум множества галдящих голосов. На какое-то мгновение все, кто был в коридоре приемного отделения, повернулись к нему. Под белым светом больничных ламп их лица казались мне лицами мертвецов, еще не знающих, что они мертвы и не желающих с этим мириться. До конца смены оставалось почти 11 часов.
Глава 4
Ночью я решил заполнять истории болезни, никогда не любил это дело, просто ненавидел, и ничего до сих пор не изменилось. Днем обычно бывает некогда, то больные, то разговоры с коллегами, так что свои я почти всегда писал по ночам. В моей вотчине прибавилось – двоих из той толпы оставили под наблюдение в моем отделении: бабушку одного мальчика, у которой, как выяснилось, был вовсе не инфаркт, а обострение желчекаменной болезни, если бы не очередь из пациентов и нервозная обстановка, я бы от души посмеялся, когда она начала убеждать меня, что у нее «взорвалось» сердце, показывая на свой левый бок.
– У вас сердце в боку? – совершенно серьезно поинтересовался я, а вокруг меня толкались и галдели люди, в смотровые забирали только тех, у кого были видимые повреждения или по настоянию врачей.
– А где ему еще быть! – заявила она с таким видом, как будто я самый непрошибаемый неуч, по какой-то чудовищной ошибке напяливший белый халат. У нее был звучный грубый голос и необъятных размеров грудь, увешанная иконками на цепочках, как иконостас в церкви.
– В верхней левой половине груди, – пояснил я, – а теперь: ваше дело – рассказать, что СКАЧАТЬ