Воспоминания века. Израиль Данилов

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ у хочется мысленно пережить прошедшее, вспомнить то, что еще помнится, вторая причина – настойчиво требует писать Ирочка (А), и я давал много раз обещание, что вот-вот начну этот «труд».

      Иногда, когда ночью не спится, я начинаю перебирать в памяти какие-то отрезки жизни, детство или школу, военное время и возвращение в Москву, знакомство с Валей, нашу любовь, рождение детей, Марьину Рощу, а потом Кастанаевскую, годы летней жизни в Кратово, да мало ли еще что, и вижу, что надо торопиться, потому что многое стирается в памяти, забываются какие-то важные и интересные события, даты. Возможно, поэтому будут некоторые неточности, даже ошибки в датах.

      И еще заранее хочу предупредить, что, увы, кто будет потом читать эти строчки, обязательно столкнется… с орфографическими ошибками. Так уж прошли школьные годы, что в школе мы учили больше историю классовой борьбы, чем грамматику. Словом, за ошибки сразу прошу прощения и снисхождения.

      И последнее. Неизбежно мне, кажется, будет желание что-то добавить к уже написанному, уточнить, придется делать вставки и т. п. на отдельных листах?

      Кажется «вступление» закончено и можно переходить к цели, к записям.

4 января 1999 года

      Глава I. 1915—1922 гг. Суражский период

      Я родился 3 июня 1914 года в городе Ново-Вилейске (тогда предместье Вильнюса). Моим родителям – отцу Мирон Осиповичу Данилову и матери Софье Израилевне (Луговской в девичестве) было тогда соответственно 30 и 34, а моей сестренке Лене чуть больше 2-х лет. До рождения Леночки была еще одна девочка Рая, которая совсем маленькой умерла от скарлатины.

      Только после смерти родителей я начал понимать, что ведь практически ничего о них, об их корнях, ну ничего не знаю. И чувствую себя прямо поганцем. Ну, что мешало мне, хотя бы когда папа жил с нами уже на Кастанаевской, расспросить его обо всем, о прошлом, почему я этого не сделал? Не знаю, но что это очень-очень плохо – согласен.

      А знаю только, что и папа и мама происходили из очень бедных еврейских семей, из деревушек в районе Кременчуга (теперешняя Украина). Оба участвовали в революционной борьбе против самодержавия, хотя вроде в партиях не состояли. Мама была белошвейкой, а папа? Да, вспоминаю, что уже в Москве папа мне как-то рассказал, что впервые он был сытно накормлен, когда он шести или семи лет был отдан в приют для бедных, где обучался потом столярному делу. Тогда же он рассказал, что в то время он, играя на улице с детьми, попытался прокатиться на лошадке, ухватившись сзади за коляску, а кучер стегнул его кнутом, да так, что у него вытек правый глаз, и потом всю жизнь он носил затемненные очки, чтобы прикрывать искусственный стеклянный глаз. Абсолютно никаких родственников со стороны отца я никогда не знал, а вот со стороны мамы ее сестер и братьев хорошо помню (о них скажу позднее).

      Еще я знаю, что когда мои будущие родители познакомились и полюбили друг друга, оба за свою революционную деятельность (какую?) были осуждены (где, на какой срок?) и были официально записаны мужем и женой прямо в тюрьме.

      И так, когда я родился в Ново-Вилейске, мой папа уже служил у местного богатого коммерсанта Цейтлина бухгалтером на бумажной фабрике. Опять таки, как папа, не имевший, как и мама, никакого гимназического образования, достиг этой должности, я не знаю. Далее начинается первая империалистическая война и родители, как и многие другие семьи, боясь остаться на занятой немцами территории, переезжают в маленький городок Сураж (недалеко от Гомеля, с ближайшим городком Клинцы и ближайшей ж/д станцией Унеча).

      В Сураже прошли мои первые детские годы – до переезда в Москву осенью 1922 года. Забылось очень многое, но ощущение, что было хорошо, очень хорошо сохранилось навсегда.

      Я думаю, что мои воспоминания начинаются примерно с 4-х – 5-ти летнего возраста. Одно из первых – я очень любил лазать на все, что было мне доступно во дворе (деревья, крыши сараев, забор и т. п.), и папа заказал на фабрике высокий гладкий шест, укрепленный на кресте (как рождественская елка), диаметром, удобным для обхвата детскими руками, и высотой под самый потолок детской комнаты. Потолки были высокие, под 3 м. Шест мне нравился, я поднимался на нем вверх, соскальзывал вниз и видимо, то ли шест качнулся, то ли я еще чего-то испугался, но из-за испуга я стал сильно заикаться. Местный доктор ничем не помог, меня возили в Гомель (это абсолютно не помню), там успокоили родителей, велели убрать шест и сказали, что постепенно заикание пройдет, так и получилось, но как скоро не знаю.

      Я совсем забыл сказать, что в Сураже мы жили не в самом городе, а на острове, по детским понятиям большом, для взрослого – маленьком. Островок был образован резким изгибом реки Ипуть (на ней же стоит и Гомель). Связь с городом была либо через мост, либо через построенную искусственную плотину. На острове было несколько жилых домов, пожалуй, 5 или 6; бумажная фабрика, принадлежавшая тому же Цейтлину из Ново-Вилейска; мельница и хозяйственные постройки фабрики. После революции власть в Сураже очень СКАЧАТЬ