то где тогда эти полные любви глаза, обращенные к тебе с такой лаской и преданностью? Способен ли ты был оценить взгляд такого человека, который открывал тебе свое сердце – ненужное тебе, но она не знала этого, ты ей не говорил ничего, чтобы удержать рядом с собой до того времени, пока тебе это будет нужно. Ты расставлял границы и отмерял расстояние, ближе которого не подпускал к себе никого. Твоя женитьба стала в дальнейшем лишь стопроцентным алиби, защитой от посягательств на твою свободу в таких отношениях, обреченных заведомо на расставание, в то время как сам ты переступал чужие границы, подступал совсем близко, проникал внутрь тела и в глубину души, может быть, искренне и доверчиво любящей… Разве тебя волновало это, и что она потом будет страдать – та женщина? Хоть когда-нибудь тебя остановило это? Красивая, умная, сексуальная… Хочу, чтобы была моей! Вот что двигало: неуемная жажда обновления. Николай не считал свою влюбчивость чем-то негативным, неправильным. Человек должен радоваться жизни, и ведь кому-то и он сам давал радость, пусть и не столь длительную, – так он думал. Получается, что искал в этой жизни совсем не то, о чем когда-то мечтал, обозвав со временем прошлые мечтания юношеским максимализмом, и став взрослым, ни разу не усомнился в том, что делает что-то не то. Так все живут, а почему он не должен… Вот уж глупо было бы рассуждать о чувстве долга с позиций пионерской клятвы… А до истинно религиозного сознания он не дорос, да и не особенно стремился, понимая, что тогда могут произойти какие-то разногласия с самим собой, а Николай предпочитал не копаться в себе, он работал и отдыхал так, как нравилось, считая, что имеет право сам распоряжаться своей жизнью по своему усмотрению. Он не верил тем, кто пытался в религии найти ответы на все вопросы, но вполне допускал, что для какого-то незначительного числа личностей духовно одаренных, истинно верующих, в процессе тяжелых размышлений и нравственных мук, этот путь может открыться, но не для тех, кто говорит об этом с таким апломбом, желая пристыдить его в греховности. Если Бог видит нас, как на ладони, то что ж я буду тут перед ним изображать из себя смиренного белого агнца, когда таковым не являюсь, и Он знает об этом так же хорошо, как я, – говорил он себе, или Богу, что, возможно, происходит одновременно, исходя из того, что Он слышит нас, иначе – какой смысл был бы в шептании молитв, обращенных к небесам… Вопрос заключался для него в другом. Отчего я все-таки не чувствую себя счастливым, имея возможность обладать, владеть, и так далее – по списку? Николай не знал ответа. Может быть, потому, что раньше редко задумывался над такими глубокими вещами. Люди, как правило, так далеко не заплывают: можно и не выплыть вовсе или увидеть то, что совсем не захочется видеть и знать о себе самом. Почему он столько лет живет с человеком – с матерью его детей – с женщиной, которую давно не любит, и не известно, любил ли вообще когда-нибудь, или так сложились обстоятельства? Это был один из тех вопросов, которых не следовало задавать себе, как он понимал, потому что тогда сразу он почему-то оказывался
СКАЧАТЬ
