Жизнь с отцом в Москве после смерти матери. Продолжающиеся преследования отца судебными органами
Похоронив жену, отец прожил в Черикове до весны и затем, взяв меня, решил поехать к своим родителям в деревню Пожарки в Калужской губернии около г. Малоярославец. У родителей отца мы прожили до октября 1935 года. (Этот эпизод более подробно описан в начале книги).
Далее отец пишет: «Вернувшись в октябре в Москву, я оставил сына на попечении подруг моей жены в Трубниковском пер., дом 26, кв. 12 в маленькой комнатке, а сам выехал за город, так как меня в Москве не прописали. Когда я посещал Москву и заходил проведать сына, Цингов и Иванова, захватившая нашу комнату, немедленно извещали милицию о моем появлении в квартире. Я подал заявление в прокуратуру о возврате мне незаконно отнятой комнаты, но мне отказали, говоря, что я не имею права жить в Москве. Прокурор Евзирихин грубо накричал на меня, называя контрреволюционером, из чего я заключил, что он кем-то был против меня настроен, при этом он даже не заметил, что, если я этого права лишен, то этого права не лишен мой сын».
Тогда я обратился к тов. Холщевникову (Кузнецкий мост, 24) с просьбой пересмотреть мое дело. Тот ознакомившись с делом, ответил, что в сущности ничего страшного нет, пересмотр не нужен, только нужно подать заявление о снятии судимости и тогда всё остальное само собой отпадет. Я немедленно подал такое заявление в Комиссию по делам частных амнистий и приложил оригинал справки, выданной мне Красноярским ОГПУ, где было указано, что мне разрешено свободно проживать на всей территории СССР и другую справку о том, что Красноярский Горсовет в связи с отбытием мной административной ссылки, восстановил меня во всех гражданских и политических правах.»
«Более двух лет я не имел ответа на это ходатайство, несмотря на несколько повторений и напоминаний. Наконец, мне ответили, что моя просьба осталась без удовлетворения. Об этом ответе узнал и Цингов и с милой улыбкой преподнес его мне на простой открытке. Вся моя корреспонденция по Московскому адресу им просматривалась и подвергалась его «цензуре». Многие письма, как я потом узнал, он просто утаивал, например, письма друзей и знакомых, вызовы на работу и пр.»
«Этот отказ прокуратуры в моем ходатайстве его страшно обрадовал, и он сочувственным тоном дал мне совет взять сына и куда-нибудь уехать, хотя бы в Калугу. На это я ответил «Я не хочу!». «Тогда тебя нужно расстрелять» – воскликнул он злобно. На что я ответил, что не известно, кого из нас Советская власть расстреляет, может быть не меня, а его.»
После выселения нас из большой комнаты (отец был в ссылке) маленькая комнатка при кухне оказалась полностью забита книгами, столом, одним или двумя стульями, большим сундуком на котором была устроена СКАЧАТЬ