Без двойников. Владимир Алейников

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ на довольно большом картоне, на обороте которого Ворошилов своим размашистым, стремительным почерком начертал когда-то, в более спокойные дни, чёрным маркировочным карандашом:

      «Здесь сплошное воображение, Вова. Посмотри на домики. Это можно было только вообразить».

      Действительно, уж чего-чего, а воображения было в пейзаже вдоволь, как и просто первоклассной живописи, как и огня громадного таланта, как и того дыхания, которое делало его живым.

      То было воображение, набирающее силу.

      Всё набирающее и набирающее.

      И настолько мощное, органичное, врождённое, что в восьмидесятых, в часы размышлений о своих борениях с жизнью, Ворошилов запишет:

      – Мне мешает моё (пропади оно) воображение. Жить мешает. Творить – вряд ли. Люди, которые что-то стоят и могли бы мне помочь выстоять в этой непосильной борьбе одиночки, вызывают мою критику (естественно, с точки зрения Идеала). Они мне ближе – и я их лучше вижу. Но они-то в чём виноваты? Естественно, я не могу не вызывать у них раздражения, а то и вовсе холод к себе.

      Так вот, я брёл вдоль бульварных решёток, вдоль впавших в оцепенение деревьев, донельзя усталый, на сплошном упрямстве.

      Погода стояла вовсе не воображаемая, а самая что ни на есть реальная, достоевская какая-то, скверная.

      Газета, в которую я завернул работы, промокла насквозь, взорвалась, обвисала клочьями.

      Вообразить оставалось только желанный ночлег.

      Там меня, как-никак, ждали.

      Туда я и нёс дорогие для меня работы, намереваясь оставить их там на временное хранение.

      Озябший, измотанный, я наконец добрался до места. Отдышавшись, немного придя в себя, развернул работы.

      Остатки газеты расползлись под руками и свалились на пол.

      Но вот что поразило меня: обе работы оказались совершенно целыми, они даже не вымокли.

      С изображением ровным счётом ничего не случилось.

      И такое бывало не единожды.

      В чём же был секрет стойкости ворошиловских темпер?

      Да в подлинной рукотворности их.

      Сколько раз я видел, как он, приговаривая, что настоящий инструмент художника – рука, втирал краску пальцами в бумагу или картон, даже не пользуясь кистями!

      Он буквально вдыхал в свои работы силу, передавал им руками свою энергию, своё тепло.

      И работы помнили это.

      Они были живыми.

      Ну ладно, картон!

      Но «Пастырь»-то написан на бумаге, далеко не самой плотной.

      Почему же он, так сказать, вышел сухим из воды?..

      Всё потому, господа искусствоведы.

      Каков поп, таков и приход.

      Каков художник, таковы и работы.

      В семьдесят восьмом году, женившись на Людмиле Бочкарёвой, я перенёс к ней, вместе с прочими уцелевшими работами, и «Пастыря».

      Люда сразу почувствовала заключённую в этом портрете тайну.

      Лист был по краям СКАЧАТЬ