Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации. Александр Лавров
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации - Александр Лавров страница 21

СКАЧАТЬ пущ,

      Где я пугливей и смелей:

      Ничто здесь явно не лежит.

      Все притаилось за углом,

      И чутко сердце сторожит

      Нежданный, странный перелом.

(С. 107)

      В своих наблюдениях за природной циркуляцией поэт уже использует ту микроскопическую оптику, которую впоследствии возьмет на вооружение Н. Заболоцкий, созерцая «природы вековечную давильню».[123] И вместе с тем «дебри» открывают Коневскому за видимой суетой и разноголосицей надмирный, космический строй и согласие; микрокосм преображается в макрокосм:

      Покой и жизнь – на всем окрест.

      Трава растет, и корни пьют.

      Из дальних стран, из ближних мест

      Незримые струи снуют.

      То углублюся я в траву –

      Слежу букашек и жуков;

      То с неба воздух я зову,

      Лечу за стаей облаков…

      <… >

      Брожу в сиянии немом,

      Пугливо ждущем торжестве.

      И явствен свет, и незнаком.

      И замер чуткий дух в траве.

      Свершится! – шепчет чуткий дух.

      Раскрылся радужный чертог.

      И так прозрачен мир вокруг,

      Что за стволами – некий бог.

(С. 107–108)

      Тот же лад и строй, раскрывающийся при созерцании природных явлений, видится Коневскому, когда он осмысляет мир человеческих связей, воплощающийся в истории, современности, мифологических и эстетических образах. Общий метафизический ракурс, характерный для всех его жизненных восприятий, закономерно сказывается и при обращении к этим сферам. Более всего он ценит органическую культуру, развивающуюся преемственно и самопроизвольно, постепенно реализующую заложенные в ней животворные потенции, и соответственно с неприязнью относится ко всем формам искусственной стимуляции роста и преобразовательным экспериментам. В этом отношении характерно убежденное неприятие Коневским своего родного города: Петербург чужд ему своей умышленностью и сконструированностью. «Но чтό увидишь ты, попав на проезжие улицы невской столицы? – риторически вопрошает он А. Я. Билибина (5 июня 1900 г.). – Убийственно прямые и длинные, пересекающиеся под прямым углом и зияюще-широкие мостовые между домами, которым подобных по пошлому уродству не найти ни в одном западноевропейском или русском городе ‹…› в то время как Москва и германо-романские средневековые города свиваются как гнездо, внутри их чувствуются живые недра, взрастившие и питающие их, обаятельны затаенными завитками и уголками своих закоулков, Питер весь сквозной, с его прямыми улицами, проходящими чуть не из одного конца города в другой; внутри его тщетно ищешь центра, сердцевины, в котором сгущались бы соки жизни, внутри – зияющая пустота, истощение».[124] Образ «демонического» Петербурга воссоздается в стихотворении «Убийственный туман сгустился над столицей…», в котором, однако, пугающие фантомы в конечном счете СКАЧАТЬ



<p>123</p>

Параллели между двумя поэтами устанавливает Дж. Д. Гроссман, сопоставившая, в частности, стихотворение Коневского «Призыв» с «Метаморфозами» Заболоцкого (Grossman Joan Delaney. The Transformation Myth in Russian Modernism: Ivan Konevskoi and Nikolai Zabolotsky // Metamorphoses in Russian Modernism / Ed. by Peter I. Barta. Central European University Press, 2000. P. 41–60).

<p>124</p>

Писатели символистского круга. С. 184. Ср.: Осповат А. Л., Тименчик Р. Д. «Печальну повесть сохранить…» М., 1987. С. 139–140.