Пост-оптимальный социум. На пути к интеллектуальной революции. А. Ю. Недель

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ недосягаемых для нас смыслов, постичь которые мы можем, только если они отбрасывают на нас свои тени. Он назвал их эйдосами. Его ученик по имени Аристотель разочаровался в эйдосах и стал искать основание всего в самих вещах, вернее, в их незримой сущности.

      С тех пор поисками этой загадочной сущности занимается вся европейская философия, иногда объявляя сущностью саму мысль о ней, иногда отказывая ей в реальности или пряча ее в том, что принято называть «непознаваемое». Но парадокс в том, что как бы мы ни называли эту сущность и куда бы ее ни относили, желание ее понять и обладать ею не ослабевает уже две с половиной тысячи лет. Любовь западного ума к сущности, пожалуй, самый удивительный роман, и по продолжительности, и по силе. В истории этого романа было всякое: победы и разочарования; ответ, казавшийся окончательным, и вопросы, казавшиеся неразрешимыми.

      На пути к истине усилия одних были вознаграждены сполна, они получали должности и богатство; другие – проклятия и безвестность. Иных сжигали на костре. Вся история этого романа еще не написана, я сомневаюсь, что она когда-нибудь будет написана, но даже того, что мы знаем, достаточно для бесконечного восхищения перед такой страстью. Наверное, Платон все же был прав, когда называл страсть к истине эротической, и этого эротизма не избежал, надо думать, ни один искатель истины, ни один создатель системы знания, пусть даже такого отдаленного от чувственной сферы, которое создал Ньютон или Гегель.

      Восточный путь поиска истины иной. Здесь с самого начала упор делается не на нахождении загадочной сущности во вне, не на ее объективном существовании, а на таком состоянии ума, сознания, когда сущность вещей сама готова раскрыться и уже стать неразличимой с сознанием. По неправильной привычке или за неимением лучшего термина мы называем это «мистической интуицией». Оговорюсь: я совсем не хочу отказывать интуиции в той роли, которая она играет в постижении сущности вещей, и не только на воображаемом Востоке, но и на Западе, но дело тут не столько в этом непостижимом человеческом инструменте знания, а в принципиальной установке познающего. А она заключается в том, что знать следует не что, а как.

      Скажем, мыслитель древней Индии, какой-нибудь автор «Упанишад» или «Бхагаватгиты», не задается вопросом, правильно ли он познал сущность того или иного предмета, верно ли узрел его истинную глубину, скрытую за внешними формами. Для него сущность не противостоит явлению, частное – общему, субъективное – объективному. Все это он воспринимает не как оппозиции, которые нужно решить или снять, а как позиции своего сознания. И все будет зависеть от того, как он воспринимает и что он делает именно со своим сознанием, нацеленным на достижение главной цели – освобождение от ошибочного знания, в котором кроется причина страдания и смерти.

      В Индии система знания – не способ, позволяющий увидеть и понять сущность мира, не бинокль, через который видна истина с близкого расстояния, а сама истинная реальность, вне ее – бессмыслие. Речь, понятно, не идет о том, что для индийца мир не существует, что это одна сплошная иллюзия, от которой нужно избавиться (хотя, мы знаем, были и такие точки зрения), правильнее говорить о том, что для него мир не содержит того загадочного смысла, которым он наделен греческим или европейским философом.

      Как бы то ни было, при всем их различии эти оба типа знания или любви к мысли, греческий и индийский, обладали одним общим свойством – они давали человеку силы быть свободным и двигаться дальше в своих поисках абсолюта. Даже если согласиться с Экклезиастом, что знание не всегда приносит радость, невозможно отрицать тот факт, что оно дает энергию, вырывающую человека из состояния покорности перед заданным и установленным, перед «так есть» и «так будет», перед «так правильно», следовательно, комфортно.

      Мыслить всегда означает двигаться против чего-то, против того, что есть в данный момент, искать того, чего нет здесь и сейчас. Поэтому природа настоящей мысли такова, что она противится любым формам фашизма, которым полон наш сегодняшний комфортный мир, и главное – она противится фашизму внутри нас, который нам говорит: прими данное как неизбежность, покорись обстоятельствам и живи спокойно. И действительно, нет ничего проще спокойной жизни, охраняемой не полицией и не законами государства, а внутренней покорностью перед неизбежным настоящим. И нет ничего более бессмысленного, вернее – рабского, чем утверждение вроде «мир таков, как он есть». Думать так – значит наделять мир смыслом и властью, которые не имеют к нему никакого отношения.

      Фашизм социальный, обеспечивающий нас сегодня комфортным рабством, и личный, помогающий наделить это рабство неким высшим смыслом, подсказывают нам именно такой выход: умереть при жизни и при этом до последнего дня пребывать в уверенности счастливо прожитых лет. Исторический человек (Homo historicus) – это еще очень молодой вид, если отсчитывать историю от возникновения шумерской цивилизации, но даже если растянуть историю до неолита, то и в этом случае мы окажемся только в самом начале пути.

      Фашизм хочет, чтобы мы считали себя живущими в конце истории. Ведь тех, кто живет в конце СКАЧАТЬ