На берегах Невы. На берегах Сены. На берегах Леты. Ирина Одоевцева

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ А обещание свое вы никогда не забывайте. Никогда. И я не забуду…

      Но Гумилев так и не сдержал своего обещания и не являлся мне.

      Только раз, через несколько дней после его расстрела, я видела сон, который хотя и отдаленно, но мог быть принят за исполнение обещания. За ответ.

      Тогда же я написала стихотворение об этом сне:

                                      Мы прочли о смерти его.

                                      Плакали горько другие.

                                      Не сказала я ничего,

                                      И глаза мои были сухие.

                                      А ночью пришел он во сне

                                      Из гроба и мира иного ко мне,

                                      В черном старом своем пиджаке,

                                      С белой книгой в тонкой руке.

                                      И сказал мне: плакать не надо,

                                      Хорошо, что не плакали вы.

                                      В синем раю такая прохлада,

                                      И воздух легкий такой,

                                      И деревья шумят надо мной,

                                      Как деревья Летнего сада…

      С. К. Маковский в своих воспоминаниях «На Парнасе „Серебряного века“» совершенно честно описал того Гумилева, которого видел и знал. Но до чего этот Гумилев не похож на моего!

      Не только внутренне, но даже внешне. Маковский пишет, что Гумилев был блондин среднего роста, тонкий и стройный, с «неблагообразным лицом, слегка косящий, с большим мясистым носом и толстыми бледными губами».

      Портрет этот относится к 1909 году.

      Я же увидела Гумилева только в конце 1918-го. Но все же вряд ли он мог так измениться.

      Гумилев сознавал, что сильно косит, но, как ни странно, гордился этим как особой «божьей отметиной».

      – Я разноглазый. И дети мои все разноглазые. Никакого сомнения, что я их отец, – с удовлетворением повторял он.

      Гумилев находил свои руки поразительно красивыми. Как и свои уши. Его уши, маленькие, плоские и хорошо поставленные, были действительно красивы. Кроме них, решительно ничего красивого в нем не было.

      Он не сознавал своей «неблагообразности» и совсем не тяготился ею. Напротив, он часто говорил, что у него очень подходящая для поэта внешность.

      Николай Оцуп в своей монографии о Гумилеве, прочитанной им в Сорбонне и потом напечатанной в «Опытах», вывел из некрасивости Гумилева целую теорию, объясняющую его поэтический и жизненный путь. Там же Оцуп доказывает, что «Гондла» – автобиографическое произведение и что Гумилев чувствует себя горбуном.

      Все это, конечно, чистая фантазия, и я удивляюсь, как Оцуп, хорошо знавший Гумилева, мог создать такую неправдоподобную теорию.

      С духовным обликом, по СКАЧАТЬ