Мирай Тойота рассказывает о своем конце. Brangusis

Чтение книги онлайн.

      Мирай внимательно глянул на эти самые кандзи, которые сводили Курта с ума, и вынес вердикт:

      – Ну, что тебе сказать. Ты конкретно попал.

      – Почему?..

      – Потому что это отрывок из романа восемнадцатого века. Такое чтиво не каждый японец-то осилит. Проще будет, если я целиком тебе это зачитаю, иначе тебе весь словарь перерыть придется, чтобы перевести хотя бы один абзац.

      Курт согласился. Пятнадцать минут спустя Мирай, лежа на диване, уже в полусне зачитывал ему строки из отрывка:

      – Он растворялся в свежести леса. Он растворялся в блеске капель росы. Он растворялся в перезвоне паутинок между ветвями хвои. «Я люблю тебя». Он растворялся в холодных лучах рассвета. Он растворялся в чистоте неба. Он растворялся в безмятежности воцарившегося мира. «Я люблю тебя». Он растворялся…

      – Сука, какая же нудятина! – взвыл Курт, уронив голову на согнутые локти.

      – Ну да, не «Убить Билла», – пропыхтел Мирай, сдув с лица прядь волос, и отбросил книгу. – Мне теперь дико захотелось спать.

      Курт поднял лицо, тоже сонное и уставшее, потер глаза и спросил:

      – Слушай, а в чем разница между «ай шитэру» и «ски да йо»? Оба же переводятся как «я тебя люблю». Почему в этой нудятине «ай шитэру»? Из-за того, что он признается в любви лесу? А «ски да йо» – это только людям, да?

      – «Ски да йо» – это когда ты испытываешь к кому-то чувства, но они еще не настолько сильные, – простонал Мирай, зевая и потягиваясь. – А «ай шитэру» – это когда уже конкретно, давно и навсегда. Когда ты, например, прожил с женой сорок лет, не убил ее и до сих пор не собираешься с ней разводиться.

      – Бред какой. Как любовь может быть сильной или не очень? Она либо есть, либо ее нет. В английском все гораздо проще – «I love you», и все дела.

      – Согласен. Все равно все обман и фальшь. У моей мамки тоже через каждое слово было «жё тэм, жё тэм» (*Я тебя люблю (фр.)), и что в итоге? Свалила – и с концами.

      – Я свою тоже не любил.

      – Э?

      Мирай глянул на Курта. Тот сидел за котацу, упершись локтями в стол, низко-низко опустив голову и заметно засыпая.

      – Она была такая толстая, такая страшная. Я видел ее только в двух состояниях: когда она орала, какие все вокруг ублюдки, и когда она сидела ныла, что ее никто не любит. Нельзя, наверное, говорить такое о своей матери. Наверное, она хотела мне добра. Но она обращалась со мной, как с собакой. За что, спрашивается, я должен был ее любить?

      Мирай почувствовал, как сердце заколотилось быстрее. Ему вдруг тоже захотелось рассказать о своей матери, но он не рискнул бередить память Курта о его покойных родителях и сдержался.

      – Иди мойся, брейся, смени воду для вставных зубов и ложись спать. Тебе завтра в универ.

      Курт отрицательно заколыхал своими длинными черными волосами.

      – Утром.

      – Как хочешь, – Мирай машинально провел пальцами под носом, чтобы проверить щетину. – А я, пожалуй, сейчас, а то мне утром в падлу будет. Не против, если я одолжу твой бальзам после бритья? А то я свой дома СКАЧАТЬ